- Ах ты, убийца! - крикнула ему вслед Мушка и бросила камень. - Погубил все наше куриное хозяйство!..
На голос Мушки отозвалась издалека дружелюбным мычанием Женька, а Мушка крикнула ей:
- Женя, Женя, Женя, - на, на, на, на, на-а-а!..
Женька посмотрела, подумала, понимающе промычала еще раз и повернула к дому: время было пить воду, доиться и полежать под навесом, отдохнуть. А Мушка замечала о себе самой, что как-то неуверенно, неловко, не так, как всегда, ходила она по сыпучим шиферным скатам; два раза чуть не сорвалась вниз; и топор ей казался очень тяжелым.
В трех местах она порвала платье; осерчала и бросила топор; собрала дрова, - вышла небольшая вязанка, - и когда поровнялась с нею Женька, за которой еле поспевало Толку, погнала их к дому.
Начинала даже немного болеть голова, - конечно, от солнца, - когда она подходила к своей калитке. Дрова и топор она брякнула на дворе устало и сердито, но, увидев на веранде рано пришедшего Максима Николаевича, сказала обрадованно:
- Ага!.. Вот у кого я спрошу!..
Максим Николаевич, как всегда утомленный долгой ходьбой из города, только поглядел на нее устало, а Ольга Михайловна ахнула, увидя изорванное платье:
- Мурка!.. Да что же это!.. Даже страшно смотреть!.. Сейчас же поди зашей!..
- Была охота, - медленно отозвалась Мушка, сама вся пунцовая.
- Лозины хочешь?.. Сейчас же возьми иголку, зашей!
- А где иголка?
На что ответил Максим Николаевич:
- Отдел третий, шкаф седьмой, полка пятая...
Стремительная вообще, Мушка была рассеянна.
Часто посылали ее в комнаты с террасы за тарелкой, чашкой, вилкой, ножом, и неизменно она спрашивала:
- Где это?
- Найди там...
- А где искать?
Поищет и вернется тут же и скажет:
- Нет там ничего!.. Где искать?
В шутку говорил в таких случаях Максим Николаевич, представляя большую публичную библиотеку:
- Отдел... шкаф... полка...
Говорил это спокойно, совсем не в насмешку, но Мушка почему-то надувала губы.
Услышав это теперь, она посмотрела на Максима Николаевича, на мать, потупясь постояла немного на террасе, забывчиво потирая одну оцарапанную голую ногу другою ногой, и пошла в комнату, куда тут же, как всегда быстро и прямо неся высокое тело, вошла мать, говоря на ходу: - Вон у зеркала, в подушечке, - видишь?.. Всегда там иголки и больше нигде!..
Но тут, - было ли это от усталости, или от июльской жары, или от чего другого, - Мушка упала вдруг перед ней на колени и сказала глухо и тихо:
