Не успеешь навести в тумбочке должный порядок, чтобы не бросались в глаза твои сокровища любопытной дневалке или, тем более, начальнице, совершающей обход, как уже звонок. Это вечерняя поверка. Строимся на плацу, долго ждём – дождь ли, мороз ли – каких-нибудь запоздавших лихих нарушительниц режима. За ними посылают во все концы зоны, а им всё нипочём и на режим они плевать хотели. Наконец вот и они. Ног своих мы уже не чувствуем, а нас только начинают пересчитывать, а после пересчёта объявляют новости («переходим на зимнюю форму одежды, разрешены резиновые сапоги на осень») или читают мораль («в такой-то бригаде произошло такое-то ЧП»). Время позднее, а зимой уже темно, мы после рабочего дня, завтра вставать в шесть часов утра – казалось бы, нам должны дать отдохнуть до отбоя. Так оно и бывает после построения – в других колониях. В женских, мужских – всяких. После вечерней поверки до отбоя – свободное время, когда можно постирать, посушить, починить одежду, написать письмо, почитать, посмотреть телевизор, сходить в больницу к врачу или за лекарством, пойти на приём к начальнику по какому-то своему делу. Но в нашей колонии – свои порядки.
Каждый день после вечерней поверки нас гонят в клуб на так называемый политчас. На самом деле это лишь изредка политчас, и это хорошо, когда политчас. Оперуполномоченный рассказывает о событиях в мире, говорит он не шибко грамотно, но бойко, и слушать его легко. Или замполит почитает нам трогательные письма чьей-нибудь матери. Но чаще бывает обыкновенная накачка, разговор ни о чём, нудное распекание какой-то провинившейся, понятное только ей одной, или очередная беседа о гигиене женщины, не только бессмысленная, но издевательская в зоне, где нет воды, чтобы вымыть руки. Женщины дремлют. Проходит час, полтора, два. Наконец нас отпускают.
Со всех ног бежим мы, кому куда надо. Времени до отбоя осталось так мало – нет, не успеть, опять не успеть. Ни постирать, ни почитать. Не говоря уже о том, что, когда люди проводят годы, многие годы в таком месте, у них, конечно же, возникают свои дела, свои знакомства, своя жизнь. Не может человек только есть, работать, спать, хоть и очень это было бы удобно начальству, и на это направлены требования. Конечно, среди этих возникающих дел бывают и запретные – отчасти потому, что уж очень много запретов, а отчасти потому, что не ангелов там собрали. Но те, у кого интересы криминальные (сварить чифирь, скроить блузку из краденой ткани, продать в соседней бригаде полученную в бандероли сорочку за три пачки чая), так или иначе намерения свои осуществляют.
