«Эта находка меня, само собой, ошеломила, но я ничего не мог изменить, – показал Сташинский на суде. – Моя жена только сочувственно глядела на меня. Я молчал». Супруги благоразумно не стали возмущаться вслух. В Москве они старались никогда не обсуждать политически щекотливые вопросы у себя дома. Но не каждый разговор можно было перенести на улицу (да это могло бы и навести кураторов на подозрения), так что они не сдерживали себя, когда речь заходила о дефиците и вообще печальном положении дел в Советском Союзе. «Лучше всего было бы уехать обратно в Берлин, – добавил Сташинский. – Но это была мысль про себя».
Тем не менее даже в тот момент он надеялся, что обнаружил нечто безвредное. Да, таинственный провод – но вдруг никаких микрофонов в доме не спрятали? Вдруг он всего лишь запаниковал? Он так хотел, чтобы его страх развеялся. Когда к ним в гости снова зашел Сергей Саркисов, Инге спросила, что это за провод у них в стене. Она пошла на такой риск по их общему решению – Сташинскому военная дисциплина КГБ не позволяла задавать неудобные вопросы. Инге застала офицера врасплох – он разыграл изумление и сказал, что это может быть телефонный провод. Саркисов обещал кое-кого расспросить, но держать слово явно не собирался. Инге напомнила ему об этом в следующий раз и услышала ответ, что нужный человек в отпуске – надо, мол, набраться терпения.
У Сташинских же терпение лопнуло. Они горели желанием узнать – и поскорее, – записывал ли КГБ их домашние разговоры. Богдан показал провода электрикам, которые ставили счетчик в коридоре, но ничего внятного от них не добился. Тогда он взялся за дело сам. Рассоединив провода в месте стыка, он, чтобы найти микрофон, подключил один из них к своему магнитофону и громко считал из разных концов комнаты. Проигрывая запись, он слышал свой голос то лучше, то хуже, но микрофон так и не отыскал. Мастера из КГБ знали свое дело намного лучше него, а их начальство и не думало прекращать слежку за частной жизнью Сташинских.
Саркисов в итоге придумал совершенно неубедительную отговорку: провод оставил им в наследство предыдущий обитатель квартиры – темная личность. Такого стоило держать под колпаком. Как позже припомнила Инге, Саркисов уверял, что тот арестован. Даже если басня оказалась бы правдой, звучала она неутешительно. Не грозит ли его участь и Сташинским? Богдан вскоре точно установил, что их квартиру прослушивают. Однажды шеф сказал ему, что не он воспитывает жену в советском духе, а она оказывает на него тлетворное влияние. Тогда он уже ясно понял, что за ним следят. Наконец-то настал день, о котором мечтала Инге, – Богдан проснулся вполне прозревшим. Но произошло это поздно и в том городе, откуда оба предпочли бы уехать
