Прокуратура армии организовала специальное совещание военных юристов и потребовала от них, чтобы каждому бойцу были разъяснены необходимость строжайшего сохранения военной тайны и ответственность за ее разглашение. Прокурорам вменялось в обязанность немедленно сообщать о любом несоблюдении приказов по маскировке войск, скрытности передвижения, запрещения контактов с гражданскими лицами как о чрезвычайных происшествиях. После совещания юристы неустанно проводили беседы с личным составом комендантских и других подразделений, несущих патрульную службу, о бдительности, о последствиях, которые могут возникнуть из-за нарушения приказа о запрете контактов с местным населением.
В то же время в ложном районе сосредоточения специально выделенные воины намеренно нарушали радиодисциплину, к нему продвигались из тыла войска с нарушением требований светомаскировки, а макеты танков, орудий и военной техники не совсем тщательно укрывались. Гитлеровцы клюнули на дезинформацию и дорого за это поплатились. Даже спустя два дня, когда войска 2-го и 3-го Украинских фронтов прорвали оборону в районе Ясс и юго-восточнее Бендер, то есть у основания кишиневского выступа, гитлеровское командование не перебросило ни одной дивизии с кишиневского направления, ожидая здесь главный удар советских войск. Лишь в конце дня 22 августа 1944 года оно, видимо, разгадало замысел всей операции и начало отвод войск в полосе 5-й ударной армии. Ночью наши корпуса перешли в наступление и освободили Кишинев.
На рассвете 24 августа вместе с генерал-лейтенантом Ф. Е. Боковым мы въезжали в Кишинев. Зарево пожарищ зловеще освещало безлюдные, глухие улицы. Слышалась еще кое-где перестрелка. Это войска очищали город от неуспевших удрать гитлеровцев и полицаев, На центральной улице нас встретил комендант штаба старший лейтенант К. Г. Иконников и назвал улицу, где находилась оперативная группа штаба армии и были отведены дома для прокуратуры.
Не успели мы расположиться, как из комендатуры привели женщину лет двадцати пяти. Путая русскую речь с молдавской, она рассказала, что до оккупации работала в ЦК комсомола Молдавии, затем скрывалась в подполье. Перед самым отступлением фашисты схватили часть подпольщиков и бросили их в тюрьму.
— Может, их не успели расстрелять? Может, они в тюрьме? Помогите...
До рассвета мы рыскали по разрушенному городу, побывали в тюрьме, в домах, где располагались отделы гестапо. Но находили либо развалины, либо пустые загаженные помещения. Возвращались утром. Над разбитым Кишиневом взошло солнце. Вчера еще пустые, безлюдные улицы сегодня заполнили ликующие люди, преимущественно женщины и дети. Многие бросались навстречу машине, просили выйти, обнимали нас, смеялись и плакали. Чем ближе к центру города, тем оживленнее становились улицы. На большой просторной площади кто-то соорудил нечто вроде трибуны. На ней стояли Н. Э. Берзарин, Ф. Е. Боков, командиры корпусов и дивизий, а вокруг — масса горожан. Молодые женщины, одетые в яркие национальные платья, отплясывали молдовеняску, держа на вытянутых руках расписные подносы с бокалами вина и виноградом. Женщина, подошедшая к нашей машине, вдруг крепко меня обняла, расцеловала и, спрыгнув с подножки, крикнула:
