— Марк!
Конвоир осторожно взял за локоть задержанного и показал ему на стул. На шум выбежали из кабинета второй конвоир и с ним какой-то военный юрист. Мороз, указывая на меня, кричал:
— Он знает, кто я! Он меня знает много лет!
— Успокойтесь, — сказал ему юрист и обратился ко мне: — Скажите, пожалуйста, кто вы и как здесь оказались?
Выслушав пояснения, он пригласил в кабинет.
— Садитесь, будем знакомы. Я — следователь Главной военной прокуратуры по особо важным делам. — Он назвал свою фамилию и протянул мне руку. — Вы меня извините, но хотелось бы посмотреть ваши документы. — Изучив новенькое, только что полученное удостоверение, он спросил: — Вы давно знаете арестованного?
— Мы учились в одной группе, в одном институте в Ленинграде, а затем в аспирантуре. Знаю его родителей, его семью, и мы долгое время были друзьями.
Следователь открыл папку и стал что-то читать.
— Понимаете, — пояснил следователь, — он вышёл из глубокого и долгого окружения совершенно один, был задержан в расположении «катюш» поздней ночью. Все, что он сохранил, — партбилет, да и то в таком виде, что его и документом-то нельзя признать. В корке хлеба запрятал заглавный листочек, правда, с фамилией и номером... Мы уже имели несколько таких случаев, и все оказались ловкими манёврами немецкой разведки.
— Могу поручиться чем угодно, что Мороз на это не способен, — решительно заявил я. — Это до глубины души советский человек.
— Ну а если его принудили?
— Да что вы? — вступился я. — Марк никогда не предаст Родины.
— А не громкие ли это слова?
Мне стало немножко неловко за свою запальчивость. Сдерживая себя, я сказал:
— Вы поймите меня правильно. У меня нет никаких доказательств его невиновности. Но мы же люди и не можем жить, не веря друг другу. Знаю Мороза и просто уверен, что он неспособен на измену.
Следователь немного помолчал, а потом сообщил:
— Мороз более месяца находится под стражей, и я рад, что встретился с вами... Мы уже допросили несколько человек из 21-й армии, с которыми он попал в окружение. Пока все его показания подтверждаются, но нам не ясно, как он выбрался и почему один? Мы сомневались и в том, Мороз ли это? Не воспользовались ли его документами? С фронта мы вызвали для опознания личности двух человек. Поскольку вы его знаете, нужда в этом отпала. Но я вынужден буду вас допросить и составить протокол опознания...
Я, конечно, согласился.
А через несколько дней после возвращения в армию мне позвонили из отдела кадров Главной военной прокуратуры:
