Итак… Итак, возвратимся к книгам Нгуен Туана. Кто-то из великих актеров говорил, что главное — это дебют. Не спорю, может быть, в театре оно и так; но сколько мы знаем в литературе дебютов, не оправданных дальнейшим творчеством? И все же, перебирая книги Нгуен Туана, нельзя не признать, что прочную литературную репутацию ему создал именно дебют. За три года — с сорокового по сорок второй — вышло шесть его книг. И вот здесь-то невольно приходит на память двуликий портрет Туана. Потому что книги эти (а равно и рассказы, публиковавшиеся в прессе) написаны в разных манерах: одни выдержаны в романтическом ключе, другие в реалистическом. Для реалистических рассказов (пять из них открывают эту книгу) характерна легкая ироническая манера письма. Но все же в них заметна и явная социальная заостренность. Вспомним хотя бы рассказ «Сенсация», «герой» которого, провинциальный хроникер Оай, предстает перед нами не просто незадачливым пожирателем газетных «уток», но и — что гораздо важнее! — омерзительным «трупоядцем», делающим свой журналистский бизнес на человеческом страдании и горе. Он ликовал, заполняя блокнот подробностями судебных разбирательств; хотя дальше черным по белому написано, что подсудимыми были участники восстания в Нгетине. Но ведь именно эти повстанцы впервые в истории страны создали Советы и под руководством коммунистов попытались по-новому строить жизнь. Невольно возникает вопрос: ради чего, собственно, написан рассказ — ради комического сюжета или несомненного политического «заряда»? Вспомним, что это было время глухого засилья цензуры! Внешне комичен и непритязателен рассказ «Облава на самогонщика». Подумаешь, полиция ловит самогонщика, а он надувает ее, подсунув вместо водки уксус, который, по мудрому заключению таможенного старшины, «не может служить исходным продуктом для получения алкоголя». Но даже если отвлечься от упомянутого как бы вскользь убийства старосты французским чиновником, открывшим ни с того ни с сего стрельбу, как говорил Швейк, «по живым людям»; если отвлечься и от красочного описания чиновничьих поборов и вымогательств, в рассказе все равно останется явный социальный прицел, вполне понятный тогдашнему читателю. Дело в том, что каждая деревня, в соответствии с законодательными актами, ежегодно обязана была закупать определенное количество алкогольных напитков на душу. Хочешь пить или нет — не важно, покупай свои литры и обогащай казну. Поэтому самогоноварение представляло угрозу колониальному бюджету. Ведь шестьдесят (да-да, шестьдесят!) процентов поступлений этого бюджета складывалось из налогов на соль, алкоголь, опиум, азартные игры и даже… публичные дома. И с этой точки зрения сюжет рассказа далеко не так безобиден, как, видимо, показалось пропустившему его цензору. Пикантным душком коррупции веет и от рассказа «Дамская хитрость». Правда, коррупции здесь придан вполне благопристойный, так сказать, гастрономический лоск.
