Мы мило болтали, забыв о цели нашего визита в «Империю», Галка громко, театрально смеялась, стараясь привлечь к себе внимание мужчин, сидящих за соседним столиком, чем вгоняла меня в краску. И никто, похоже, не заметил, когда появился ОН. Лишь когда жалобный голос скрипки неожиданно прорвался сквозь неразборчивый гул голосов, все, как будто подчиняясь какому-то неслышному приказу, замолчали и повернулись в сторону небольшой эстрады. Я тоже переставила свой стул так, чтобы можно было видеть ЕГО.
Он стоял в пятне света, такой одинокий, как будто в мире не было больше никого, только он и скрипка.
Я всматривалась в его лицо и не могла поверить своим глазам. Возможно, все дело было в освещении, но только он показался мне существом из другого мира. Не уверена, что его можно было бы назвать красивым, нет, он был прекрасным! Слишком бледное лицо, как будто он никогда не видел солнечного света, темные волосы и удивительно красиво очерченные губы. Его не портили ни темные круги вокруг глаз, ни великоватый нос, потому что его красота была не снаружи, а внутри него, и называлась она талантом. Я замерла, не в состоянии отвести взгляда.
А он играл и никого вокруг не видел, потому что в этом мире больше никого и не было. Потом струна закричала человеческим голосом, и в зал ворвалась невероятная, безумная мелодия.
Люди вскакивали со своих мест и пускались в пляс. Один толстый дядька даже не успел положить вилку, так и танцевал с ней. Одна пара залезла на стол и попыталась исполнить танго, но свалилась на пол, увлекшись танцем. Вскочила и моя Галка и ринулась в гущу извивающихся и дергающихся в каких-то противоестественных движениях тел.
Я почувствовала, как мои ноги под столом сами собой отбивали ритм, и с трудом сдерживала себя, чтобы не влиться в общую беснующуюся массу. Сложно сказать, что удерживало меня, скорее всего, мой вечный дух противоречия. Я лишь топала ногами под столом и не могла оторвать взгляда от скрипача. И рада бы была, но это было выше моих сил.
А он… Он никого и ничего не видел. Он смотрел куда-то над головами танцующих людей, далеко за пределы и этого зала, и этого здания, и этого города. Иногда его взгляд все-таки скользил по лицам людей, и тогда я замечала на его красивых губах презрительную ухмылку. Эти сытые, богатые, с ног до головы благополучные люди, для которых он играл, не вызывали у него ничего, кроме отвращения. Я это видела, и, что самое странное, я разделяла его чувства.
