В 1810 году, шведы, желавшие иметь в стране хоть какого-нибудь солдата, выбрали его наследником шведского трона, благодаря чему плаксивая Дезидерия сделалась впоследствии шведской королевой.
Генерал Каффарелли высказал о Бернадотте следующее мнение, с которым соглашались практически все, которые того знали: "Льстящий черни, способный на измену и опасный неприятель".
Пришла очередь Людовика Николя Даву (1770–1823). Этот был родом из старинной бургундской дворянской семьи, в которой армейские традиции были настолько сильны, что говорили: "Всякий раз, когда рождается Даву, одна сабля извлекается из ножен".
Он тоже поначалу не любил Наполеона, вплоть до битвы под Абукиром в Египте. После сражения он стал было на что-то жаловаться, и тогда Наполеон взял его под руку и повел в палатку. Во время их беседы никто не присутствовал, так что не известно, каким образом корсиканский чародей околдовал бургундца. Фактом же остается то, что, выйдя из палатки, Даву стал вернейшим слугой "бога войны". Один из немногих маршалов, он не предал его в 1814 году, и он единственный так никогда и не признал Бурбонов.
Макдоннелл так написал о нем: "У Даву был странный характер. Это был человек холодный, жесткий, страшный ригорист, упрямый и абсолютно неподкупный. Он соединял в себе неустанную заботу о солдат, которые любили его, но боялись как огня, с безжалостной суровостью к собственным офицерам, в особенности, к полковникам, когда же он стал маршалом — то к генералам, которые ненавидели его всей душой". Здесь следует пояснить, почему солдаты "любили его, но боялись как огня". Боялись, потому что, за малейшее проявление недисциплинированности, не говоря уже о грабежах и насилии, в корпусе Даву можно было получить на прощание несколько граммов свинца в голову (говаривали, что "там, где стоит Даву, цыплята без малейших опасений могут прогуливаться среди казарм"). А любили потому, что это был единственный корпус, в котором всегда имелись все, до последнего, санитары или полевые кухни.
Историки утверждают, будто бы Даву был "единственным учеником Наполеона", и что "он единственный понимал глубину наполеоновских стратегических концепций", с чем сложно спорить. В наилучшей форме Даву находился под Ауэрштедтом и Экмюлем, благодаря чему получил от императора титулы герцога Ауэрштедтского и князя Экмюльского. В какой-то малой степени это компенсировало ему тот факт, что в течение пятнадцати лет наполеоновской эпохи ревнивый Бонапарт постоянно отодвигал его в тень менее талантливых коллег-маршалов, не доверяя постов, соответствовавших способностям Даву.
