Нанимая человека на работу, доктор Аппани говорил без околичностей: «Мне не нужны выпускники Гарварда, мне нужны подчиненные, которые будут меня слушаться». Казалось бы, по такому принципу можно набрать только бездарей-подхалимов. Но – то ли провозглашенный им критерий отбора на самом деле не был главным, то ли срабатывало чутье, которое у Аппани и вправду было блестящим. Во всяком случае, среди тех, кого он выбрал из числа не-родственников, было немало превосходных врачей. Например, мой друг Прашант или директор нашей ординаторской программы Маниш Шарма. Если я что-то и понимаю в онкологии, то во многом благодаря им, Прашанту и Шарме. Сам же Аппани, как прустовский доктор Котар, обладал незаурядной клинической интуицией, компенсировавшей отсутствие многого другого. Когда-то он действительно что-то открыл и разработал, но это было тридцать лет назад, и с тех пор его усилия были целиком направлены на зарабатывание денег и заботу о многочисленной родне, а медицина отошла на задний план. И все же Аппани был далеко не худшим начальником. При всем фанфаронстве, надувательстве и кумовстве, которые так бросались в глаза, в нем было неподдельное добросердечие – это тоже сразу чувствовалось, и, возможно, в этом был залог его многолетнего успеха: как известно, люди склонны прощать жулику его жульничество, если верят, что в глубине души он – добрый малый.
Заявив, что ему нужны подчиненные, которые будут его слушаться, Аппани, однако, не думал править железной рукой. Напротив, он предоставлял своим ассистентам полную свободу действий и только бедному Прашанту не давал спуску. Но в том была вина самого Прашанта: вундеркинд, наделенный фотографической памятью, он уже на первом году ординатуры знал о лучевой терапии больше, чем многие из профессоров, и не упускал случая продемонстрировать свои недюжинные познания, прилюдно указывая старшим на их ошибки. Разумеется, такое зазнайство не могло понравиться заведующему.
– Как тебе кажется, в чем твой главный недостаток? – спросил Аппани, залучив Прашанта к себе в кабинет после утреннего консилиума.
– Не знаю… В чем?
– В том, что ты ведешь себя не так, как подобает ординатору первого года. Подумай над этим и постарайся исправиться.
После этой отповеди Прашант проникся к начальнику внезапным уважением: «Другой бы на его месте выгнал меня взашей, а Аппани только сделал замечание, да еще в довольно мягкой форме. Такое отношение надо ценить. Хоть он и проходимец, но, в общем, наверное, неплохой мужик. Постараюсь впредь держать себя в узде». Как и следовало ожидать, стараний Прашанта хватило ненадолго. Но мало-помалу завотделением и выскочка-ординатор притерлись друг к другу, и на ужине, который устроили в честь нашего выпуска, Аппани во всеуслышанье заявил, что мы с Прашантом – его лучшие ученики. Правда, зачислить нас в штат младшей профессуры он отказался, но на то была веская причина: госпиталь выделил онкологическому отделению всего одну ставку, и Аппани счел нужным придержать это место для своего зятя Рудры, который должен был закончить ординатуру годом позже нас. Зато после того, как я перешел в другой госпиталь, расчистив дорогу для зятя, Аппани несколько раз направлял ко мне пациентов, рекомендуя меня как своего лучшего ученика. Подозреваю, однако, что звания «лучшего ученика» из уст Аппани удостоились не только мы с Прашантом.
