- А шо вы даете? - недоверчиво спросил парень.
- Тридцать копеек дам.
- И то гроши, - презрительно качнул головою парень и снова потянулся чесать спину, лениво глядя вдоль улицы.
- Сколько ж ты хочешь?
- Сорок копиек даете? - хитро прищурился парень.
- Да, дам, пожалуй, и сорок, - чуть улыбнулся Шевардин, - только выходи сейчас, с пилой, если есть, и лестницу захвати.
Парень оглядел ботинки Шевардина, черные брюки, куртку с ясными пуговицами и зеленым кантом и отрицательно качнул головой.
- Ну? - спросил Шевардин.
- Нi, не хочу, - хмыкнул парень и, медленно повернувшись, пополз во двор.
Волы точно плыли по глубокой желтой пыли улицы, небольшими кучками - по два, по три.
Они смотрели большими ясными глазами из-под белых ресниц, и было видно, что понимали что-то простое и близкое.
Глубоко вросши в землю и полузакрывшись обвисшими серыми крышами, в два ряда стояли избы, точно большие черепахи, раздавленные сказочным конским копытом.
Трубы на избах были широкие, четырехгранные, из плетня, обмазанного глиной, и Шевардин подумал, что вот именно в такие трубы могли влетать и вылетать оборотни, ведьмы, огненные змеи.
И река, дымившаяся внизу, и седой бесконечный лес по сторонам, и цепные лохматые псы, хрипло лающие из-за скрипучих ворот, - все показалось очень знакомым из старых страшных сказок. Точно давным-давно, в незапамятное время, застыла тут жизнь и превратилась в камень, и нельзя было оглядеть широкой сети этих камней, замелькавших перед глазами.
С одного двора рябая девка в красном платочке выгоняла пару волов вдогонку стаду.
Шевардин подошел к ней.
- Слышишь, девка! В сад ко мне на поденку пойдешь?
- У сад? У попивский? - спросила девка.
- Ну да, в поповский.
- Чего ж не пийты, - можно пийты. А ще кого берете?
- Да больше мне не нужно, одной довольно.
- Эге... так мини нельзя, - заулыбалась девка, отходя в сторону.
- Почему нельзя? - не понял Шевардин.
- Та так... Може, вы и ничого, так люди осудят, проходу не дадуть.
По рябому круглому лицу девки ползала не то виноватая, не то стыдливая улыбка, желваками выступая то около губ, то в углах глаз, а серые волы мотали перед ней длинными грязными хвостами.
В конце села указали Шевардину пришлого садовника Игната, жившего здесь на квартире у бобылки старухи.
Старуха была согнута, как конская челюсть, с черными руками, с детскими глазами на рубцеватом выжитом лице, с седенькими косичками, выбившимися сзади из-под повойника.
