. Чтобы обеспечить Польше выход к морю, портовый город Данциг (в котором проживало, главным образом, немецкое население) передали полякам
[51]. Так на карте появился «польский коридор», отделивший Германию от Восточной Пруссии. Немецкая делегация была вынуждена расписаться в том, что вина за развязывание войны лежала исключительно на Германии. Но больше всего многим немцам не понравилось условие, согласно которому кайзер и тысяча видных государственных деятелей должны были быть переданы союзникам и привлечены к ответственности за военные преступления. Правда, в действительности это условие так и не было выполнено.
Тем летом Франк и Фрай, путешествуя по стране, много общались с простыми немцами. Одна пожилая женщина сказала Джоан, что во время войны она не чувствовала никакой ненависти, а вот условия мирного договора ее возмутили: «К нам относятся, как к изгоям, с которыми не может быть никаких отношений. Это хуже, чем голод и постоянные волнения». Другая женщина отметила, что раньше она с большим удовольствием говорила по-английски, но «теперь сломленные люди не желают слышать этот язык»[52]. По наблюдениям Франка, женщины больше всего были недовольны договором в целом, а старики особенно негодовали по поводу потери колоний: «Лучше заплатить любые деньги, чем терять территорию… Союзники пытаются раздробить нас… они хотят полностью нас уничтожить… мы поверили Вильсону, а он нас предал». Некоторые немцы рисовали будущее в еще более мрачных красках: «Сейчас нам придется с пеленок обучать наших детей ненавидеть, чтобы лет через тридцать, когда придет время…»[53].
Стюарт Родди и Трумэн Смит жили бок о бок с немцами в первые месяцы после подписания мирного соглашения. Они восхищались характером этой нации и испытывали к немцам симпатию. Смит объяснял необыкновенную жестокость условий договора позицией французов: «…невозможно ждать милости от французов. Поэтому нам придется испить до дна эту чашу отчаяния. Я надеялся, что наступит лучшая эпоха, а наш труд, жертвы и расставания с любимыми принесут свои плоды и помогут добиться прочного мира»[54].
Стюарт Родди считал, что союзники допустили серьезную ошибку, растянув ратификацию Версальского договора до января 1920 г.: «Союзники упустили правильный момент для того, чтобы вынести Германии свой вердикт. За это время она успела осудить саму себя и своих бывших руководителей и решила, что худшее, в чем ее могут обвинить, – это непреднамеренное убийство, но ее признали виновной в умышленном убийстве, грабеже и насилии и наказали за это»
