Настроения колоть его не было у меня никакого; я пару секунд поколебалась — выложить ему фотографию сейчас или сделать это позже, когда он придет ко мне в кабинет, — и решилась. Вынув фотографию из сумочки, я закрыла листом бумаги Наташу с Мавзолеем и повернула изображение к Бесову.
— Узнаете?
— Это я, — равнодушно сказал Бесов.
— Где вы сняты и когда?
— Не помню.
— Вспомните! Это важно.
— Не помню. — Бесов отвернулся.
— Скажите, Сергей Юрьевич, кто вас так подставил? Я не поверю, что вы почти три месяца в камере ни разу об этом не думали.
— Думал.
— Ну и?..
— Ума не приложу.
— Ну что ж, после освобождения можете съездить в Новгород, а через неделю придете ко мне вместе с адвокатом. Всего хорошего.
Я собрала свои бумажки и вышла из кабинета.
Ехать в прокуратуру было поздно. На душе кошки скребли; нет, скорее к Машке, может, хоть она меня немножко успокоит…
Решив, что надо внести в Машкино хозяйство посильный вклад и купить каких-нибудь продуктов, а то неудобно сидеть на ее шее, я зашла в магазин, купила пирожных, ветчины, минералки и десяток яиц в отдельный мешочек.
Стоя на остановке, я смотрелась в стеклянную стенку навеса и думала, почему я так скромно выгляжу даже в ярком и дорогущем плаще.
Иногда на меня накатывает что-то, и мне смертельно хочется иметь броскую и вызывающую внешность: отрастить копну волос и выкрасить их в «дикую вишню», надеть юбку до пупа, и вязаные колготки, и туфли на трехсантиметровой платформе, вроде тех, с которых упала «Спайс-герл», сломав себе ногу. Покрасить ногти черным лаком и в комплекте с ним использовать помаду «Руж-нуар». А в уши повесить клипсы длиной до плеч.
Но это минутная слабость. Наверное, каждая женщина хотя бы раз в жизни хочет выглядеть прямо противоположно тому, что имеет от природы. В старом журнале «Гламур» я видела рекламу краски для волос, утверждавшую, что «каждая женщина хотя бы раз в жизни должна быть рыжей»!
А начав анализировать, почему я, вопреки своим амбициям, выгляжу так «комильфо», я поняла, что мой внешний вид подчинен моей работе. Я подсознательно рассчитываю, что должна выглядеть достаточно прилично, чтобы беседовать с представителями высших классов и купечества, то есть с депутатами и бизнесменами, которые одеваются в бутиках и причесываются в салонах и всех других по одежке встречают. Но ни в коем случае не создавать у них впечатления, что я могу позволить себе дорогие вещи: я ведь государственная служащая с фиксированной зарплатой, которой не то что на педикюр в салоне — на еду не всегда хватает; и одновременно не раздражать представителей средних классов вычурностью облика и излишней холеностью, да и бомжей не отталкивать. А когда я рассматриваю себя в зеркале — отжалев, что не обладаю броскими чертами, — я понимаю, что надо сказать родителям спасибо за свое лицо, располагающее к себе и обвиняемых, и потерпевших. Один опер мне как-то сказал: «Тебе бы, Маша, у нас на агентуре сидеть: у тебя бы люди за одну твою улыбку работали».
