Тот, с голым черепом, проиграл (Матийцев принял это как должное), и лицо у него стало вдруг усталым, задумчивым, томным. Потом он начал крутить усы поочередно, то правый, то левый, очень долго и старательно, как молодой корнет. Потом таинственно зашептал что-то своему соседу, судейскому, на что судейский, насупясь, буркнул ему: "Нет, оставьте, я не могу", - кашлянул и заметно проглотил, а ногою под столом привычно зашаркал, как будто бы плюнул на пол.
Поглядев на него, Матийцев бросил официанту:
- Человек! Дайте и мне содовой воды.
Владелец роскошных усов, до которого докатился банк Матийцева, сделался весьма оживлен. Он глядел на соседей своим стеклянным взглядом на каждого порознь и на всех вообще, - все как будто стараясь прочесть где-то, как ему поступить. Комкал в руках две бумажки: сторублевку и пятьдесят, и выдвигал вперед то одну, то другую. И на Матийцева долго глядел, не отрываясь, как будто хотел сказать: "Да посоветуйте же, черт возьми!.. Будет вам и теперь везти или нет?.."
- Понтируете? - любуясь им, спросил Матийцев, положив руку на машинку.
Славянин усиленно заработал руками.
- Сто!.. То есть пятьдесят!.. Нет, сто, - пусть!..
Задвигал низко остриженной головой и нахмурил брови.
Матийцев давал ему карты медленно - двойку и тройку, а себе положил семерку и даму.
Славянин поглядел на него бешено, стукнул кулаком и крикнул:
- Вот черт! А? - и, неизвестно зачем, развернул оставшуюся бумажку, сделал вид, что на нее плюнул, и спрятал ее в свой ящик.
- Он весь стол обобрал! - весь вздернувшись, вознегодовал Рипа.
- Не "он", а "они", - сказал Матийцев, - и не "обобрал", а "обыграли".
- Ну, хорошо, хорошо! - поднял Рипа руки, как богомол, и сделал губами неопределенный звук.
Старик дотронулся сзади до плеча Матийцева, кивнул на кучу денег на столе и сказал, открывая его ящик:
- Советую.
- Ничего... еще только двое, - улыбнулся ему Матийцев. - Уж пытать счастье, так пытать, - как полагаете?
- Ну, сейчас я попрошу у вас карточку au rebours, - сказал толстяк.
Губу-шлепанец он вытер салфеткой, лысину спереди - пестрым платком, руки положил на стол очень широко и прочно и, так приготовясь, ждал.
А Матийцеву все-таки не верилось, что толстяк пойдет на весь банк; что-то уж очень много казалось в банке денег - целая гора всяких бумажек и золотых, и гора какая-то неприступная: уж сколько с нее сорвались и упали. И привык уже он ощущать себя баловнем и богачом. И, глядя на игрока, который должен был понтировать сейчас и копался в своем столе, отчего нос его казался еще длиннее, Матийцев насмешливо думал: "Лет через пятьсот такие носы непременно вымрут... зачем они?"
