Обращаюсь к воспоминаниям о неожиданных московских встречах Леонида Александровича, которым сам был свидетелем… Выставочный корпус рублевского музея (теперь не существующий). Показываю экспозицию икон XVII века делегации финского духовенства во главе с предстоятелем Автономной Православной Церкви Финляндии архиепископом Павлом (Олмари). Это очень красивый синеглазый старик в серебряных сединах – полу-русский, полу-карел. Среди нескольких священников – настоятель тамошней русской церкви о. Игорь Ранне. Поскольку в делегацию входит очень неприятного вида господин – что-то вроде министра культов этой страны, не понимающий по-русски, за неимением переводчика с финского, мою экскурсию блестяще переводит на немецкий язык ректор Ленинградской Духовной Академии епископ Михаил (Мудьюгин), бывший профессор Института иностранных языков и будущий архиепископ Вологодский и Великоустюжский. Долго рассказываю, стоя перед знаменитой иконой Тихвинской Богоматери 1680 года с множеством интересных миниатюрных клейм с историей чудотворного образа. В зал неожиданно входят только что приехавшие в Москву супруги Успенские. Я прерываю экскурсию, и они подходят под благословение хорошо знакомого им архиепископа. (В своей подробно иллюстрированной статье «Л.А. Успенский в Финляндии» («Светильник» 2002.) я пишу об их долгих и теплых взаимоотношениях).
И еще одна неожиданная встреча… Май 1971 года. Возвращаясь под вечер откуда-то из гостей, заходим в церковь Иоанна Предтечи на Красной Пресне. Идет всенощная. На архиерейской кафедре – епископ Роттердамский Дионисий и наш общий с Успенскими знакомый, архиепископ Бельгийский и Брюссельский Василий (Кривошеин). При помазании он с удивлением смотрит на супругов, а те на него – вот где встретились!.. На второй день Владыка Василий в очередной раз приедет к нам в Рублевский музей с интересным рассказом об Архиерейском совещании перед Поместным собором по выборам патриарха Пимена. (О встречах ним встречах в 1970-е годы подробно пишу в главе «Гость из Брюсселя» этой книги).
Успенский часто мне рассказывал, как на рубеже 1960 – 1970-х годов он с возмущением узнал о широкой практике демонстративного причащения католиков ленинградским митрополитом Никодимом (Ротовым) во время его богослужений в различных странах. Сведения об этом исходили от знакомых Успенского – католиков, тоже возмущенных подобной практикой. Как известно, и православные, и католические каноны допускают причастие в «чужой» юрисдикции лишь в смертном случае, когда нет в наличии «своего» священника. У митрополита Никодима это носило печать имитации несуществующего литургического единства, возможно, с далеко идущими замыслами – недаром в некоторых религиозных кругах его прямо называли «церковным авантюристом». Леонид Александрович написал об этой порочной, антиканонической практике нескольким своим знакомым – епископам, сделав с одного из этих писем машинописную копию для архива. Одни из его адресатов осторожно ответили, что это все печально, другие, как митрополит Таллинский Алексий (Редигер), будущий патриарх, предпочли отмолчаться. Лишь митрополит Ленинградский Антоний (Мельников) обратился к нему с обличением, обвинив в нескромности. Но Успенский считал затронутый им вопрос касающимся всех членов Церкви. Как рассказывала Лидия Александровна, сам митрополит Никодим, встретившись случайно с Успенскими в коридоре Московской Духовной Академии, начал буквально кричать на них, как они смеют писать к архиереям! Леонид Александрович промолчал, а Лидия Александровна ответила: «Мы писали к архиереям – своим друзьям, а переписка с друзьями, кажется, никому не запрещена».
