Иногда, оставшись один, я распахивал окно настежь, взбирался на подоконник, сбрасывал с себя одежду и подолгу стоял в оконном проёме, балансируя на грани между сном и явью, всего на шаг от мечты. В эти минуты я мысленно переживал свой будущий первый полёт. Мне хотелось до конца понять, постичь, прочувствовать, что я буду испытывать перед «стартом» — там, на заброшенной каланче, когда час мой пробьёт. А он пробьёт, я знал это, и очень скоро.
Увы, я слишком увлёкся своей мечтой и не заметил, как налетела беда. Случилось так, что в один из последних августовских дней меня за подобным занятием застала жена. Нетрудно догадаться, что за этим последовало. Она устроила мне одну из тех бурных сцен, которые с некоторых пор стали обычным явлением в нашей семейной «идиллии», а под занавес закатила истерику и категорически заявила, что с психопатом жить больше не намерена. Я попытался было урезонить её, хоть как-то успокоить, свести всё к шутке (терпеть не могу эти семейные разборки), но всё было тщетно. Впрочем, я не слишком тешил себя надеждой на успех: она была упряма, как три сотни ослов. Тем более, что мои слова давно уже перестали для неё что-то значить. Что ж, к стыду своему должен признать: наша совместная жизнь, увы, не удалась. Юношеские порывы жгучей страсти, толкнувшие нас в объятия друг друга в те далёкие-далёкие годы, когда в целом мире никого, кроме нас двоих, не существовало, давно уже канули в небытие, на смену же им пришла пустота, холодная пустота и вакуум равнодушия, отчуждённости, повседневной мещанской рутины. Параллельные прямые, гласит аксиома, не пересекаются… да, мы оказались именно такими параллельными прямыми, и ничто, ни одна сила во всей вселенной не могла отныне сблизить нас хотя бы на йоту. Наша совместная жизнь на поверку обернулась досадной ошибкой, чудовищным недоразумением — от былой страсти остались лишь пепел и труха…
Она вызвала «скорую». Приехавшие вскоре дюжие молодцы в миг скрутили мне руки и погрузили в свой «рафик». Я не стал сопротивляться. Всё, что происходило со мной в эти минуты, казалось мне каким-то сюрреалистическим кошмаром, не имеющим ко мне никакого отношения. Я был словно в тумане и потому далеко не сразу сообразил, что жизнь моя с этого момента потекла по совершенно иному руслу.
Меня препроводили в городскую психиатрическую клинику и оставили там до утра. А утром я предстал перед врачом, который с первого же взгляда внушил мне доверие своими участливыми, всё понимающими глазами. И я выложил ему всё без утайки. Он молча выслушал меня, порой подкрепляя свой интерес одобрительными кивками. О, как я в нём ошибся! Надо же было оказаться таким легковерным! Уже через пять минут после того, как была поставлена последняя точка в моём рассказе, я очутился в боксе-одиночке, в котором и пребываю по сей день в качестве пациента с необратимым расстройством психики и представляющим опасность для общества и всего мира. И это я, я, который за всю свою жизнь мухи не обидел! Впрочем, всё для меня сразу же прояснилось, когда из случайно подслушанного разговора двух работников клиники я узнал, что виновницей моих злоключений является моя дражайшая «вторая половина». Именно благодаря её стараниями я и оказался взаперти в этом гостеприимном (вернее было бы сказать: странноприимном) доме. Не знаю, что она напела обо мне моим тюремщикам в белых халатах, но только заперли меня здесь, видать, всерьёз и надолго. Словом, порядочной стервой оказалась моя жёнушка. Ну да ладно, пусть это останется на её совести — если, конечно, она у неё имеется. Я на неё зла не держу.
