- "Ночи безумные"! - с чувством говорил учитель, заслышав мелодию часов.
- Вальс "Ожидание"! - мечтательно отражала учительница.
Иногда они делились курьезами из своей педагогической службы.
- Понимаете, какой находчивый мальчуганец у меня нашелся, - говорил, например, высокий учитель. - Объясняю, что чем выше, тем холоднее, а он и задает вопрос: "Как же души в небо улетают? Ведь они верст пять пролетят и застынут".
- А у меня сегодня одна взрослая девочка написала "орехметика", жаловалась учительница. - И хоть бы написала уже через "ъ", не так бы досадно было, дескать от слова "opъx" произвела, а то "е" влепила.
Прежде, в первые годы службы, они ядовито критиковали обывателей.
- Подумаешь, какое остроумие Никольского посада! Зашла к Лабзину, усаживают чай пить. Я отказываюсь, а Лабзин-старик говорит мне: "Что это вы, барышня, отчаиваетесь? Вы не отчаивайтесь, - отчаяние - грех".
- Со мной тоже был случай. Я к батюшке, отцу Петру, зашел... Сел завтракать. Попросил горчицы. "Огорчиться, говорит, хотите? Человек вы молодой, а уж огорчаетесь... То ли дело, как я молодым был..." - поддерживал учитель.
Теперь они уж привыкли и к "отчаянию" и к "огорчению".
Прежде их возмущало, что директор народных училищ - бывший коломенский исправник, а инспектор - бывший чиновник пробирной палаты и не имеет понятия о вежливости. Теперь они не возмущались.
Прежде они всей душой рвались куда-то из Никольского посада, а теперь осели и не рвались.
Шестнадцать лет времени обрезали их крылья и, наконец, обрезали все, до последнего перышка. Теперь у них остались только мечты, так как мечты не поддаются времени.
В лунные ночи от колокольни на могилы падала длинная черная тень; тени чернели и по стенам колокольни и по карнизам, окутывая ее, как паутина, а освещенные части белели, резко бросаясь в глаза.
Деревья дремали, спали кресты, невидно превращались под ними в прах покойники...
А они, сидя на скамейке, мечтали.
Мечтали уже робко, больше инстинктом, чем сознанием; учителя мечтали перейти на больший оклад в фабричные школы, учительницы - в управление железной дороги, в город.
А над ними сплетались в серые, бесцветные массы пятна света и теней и выразительно, но безучастно шептали: "Ничего! Никогда!"
И колокольные часы вызванивали четвертную трель, похожую на "Ночи безумные" и на вальс "Ожидание".
Каждая из трех милочек была влюблена одинаково и в высокого худого учителя-брюнета и в низенького худого учителя-блондина, и все хотели прежде выйти за них замуж; но учителя не были влюблены и не желали на них жениться.
