Война.
Тебе стоило бы на это посмотреть, Арес. Прощание навсегда.
Ведь именно ты – причина, по которой все собрались на танцах в тот вечер. Война была в каждой проповеди, каждом уличном знаке, каждой новостной сводке, каждой молитве, прочитанной над безвкусным и скудным солдатским пайком.
И так из простого парня Джеймс превратился в патриота и героя, готового служить богу, королю и стране.
А Хейзел из незнакомки за пианино превратилась в причину того, почему эта война вообще имела смысл, в символ всего чистого и прекрасного, за который стоило умереть.
Когда я отыскала их глазами, они склонились друг к другу, как две плачущие горлицы[4].
Джеймс был крайне вежливым юношей, и не посмел бы прижать Хейзел слишком близко к себе во время первого танца, но это еще не значило, что ему не хотелось. Сама Хейзел так расслабилась в руках этого красивого молодого человека, где ей было так тепло и спокойно, что к концу песни уже прижималась лбом к его щеке, сама того не осознавая. Эту же щеку она хотела погладить всего несколько минут назад, и теперь в каком-то смысле добилась своего. Сперва девушка смутилась, но другие танцоры аплодировали, а Джеймс убаюкивал ее в своих объятиях, и она поняла, что может не извиняться.
Луиза Прентисс начала объявлять благодарности всем, кто принял участие в организации вечера, но Мейбл Кибби, весело мне подмигнув, прервала ее речь новой мелодией, еще более чувственной, чем предыдущая. Пока остальные танцоры бросились искать себе партнеров, Хейзел и Джеймс так и остались вместе, не отпуская рук.
Если бы я не смогла связать этих двоих к концу второго танца, Зевс был бы волен сделать Посейдона богом любви, а я бы отправилась присматривать за рыбами.
Я могла бы наблюдать за ними целую вечность. К тому моменту не только мои глаза пристально следили за тем, как Хейзел Виндикотт, известная в приходе за скромность и игру на пианино, танцует с молодым высоким незнакомцем. Когда песня закончилась, девушка открыла глаза и увидела лицо Джеймса и лица других прихожан, которые шептались и переглядывались между собой.
– Мне пора идти, – сказала Хейзел, отстраняясь. – Люди скажут…
Ее накрыла волна стыда. Как она могла прервать этот особенный момент из-за страха перед окружающими?
Он ждал, открыто и спокойно, без капли подозрений. В конце концов, она ничего не должна этим людям.
– Спасибо, – выдохнула девушка. – Я прекрасно провела время.
Она смущенно подняла голову и посмотрела в его темно-карие глаза. «Ты замечательная», – говорили они.
