В палату вошел врач, в его руке были снимки, а на лице бодрая деловая улыбка.
— Елена Павловна, я подтверждаю положительную динамику. С сегодняшнего дня разрешаю вставать, ходить потихоньку. Пока под нашим наблюдением, здесь по коридору. И через пару дней я вас выпишу.
— Две недели в постели, — вздохнула Петелина.
— Зато хромать не будете. Садитесь, спускайте ноги, прекрасно. К лету разрешу любые туфли, а пока тапочки и костыли.
Врач подал знак, и в палату вошли мама с Настей. Дочь бросилась Лене на шею, чего не делала уже несколько лет, став подростком. Ольга Ивановна выкладывала на тумбочку гостинцы, ворчливо проверяя, что не съедено с прошлого раза.
После теплого семейного общения Елена впервые после травмы вышла в коридор, опираясь на костыли, и проводила маму с Настей до лифта. Около палаты реанимации она заметила пост охраны. Дежуривший полицейский узнал следователя, объяснил:
— Четыре дня, как очнулась. Завтра переведем в тюремную больницу.
С его молчаливого согласия Петелина вошла в палату, села у кровати, сложив костыли на пол. Лежавшая под капельницей женщина открыла глаза и посмотрела на нее. Ее лицо было бледным, а взгляд обреченным.
— Как вы меня вычислили?
Елена пристально изучала женщину, скрывавшуюся под именем Автор, которая сбила ее на фургоне и была тяжело ранена в момент задержания. Светлые короткие волосы, серо-зеленые глаза с возрастными морщинками — ничего общего с холеной, кареглазой, черноволосой Полиной Черной.
— У майора Гаврилова я заметила пятна на кителе от специальной косметики. Жены у него нет, обычная подружка не будет профессионально гримироваться перед любовной встречей.
Художник по гриму Ирина Юшкевич с горечью скривила губы:
— Его китель висел в тесной прихожей, я там переодевалась в похотливую госпожу и наводила марафет.
Женщины помолчали. Юшкевич заметила костыли:
— Как ноги?
— Сегодня впервые встала.
— Будете допрашивать?
— Не имею права, я на больничном. А поговорить могу.
Юшкевич задумалась, и долго смотрела в окно.
— Когда еще увижу стекло без решеток, — наконец произнесла она и повернулась к Петелиной. — Когда еще смогу просто поговорить.
И она начала рассказывать.
В день своего сорокалетия Ирина Юшкевич осознала, что ее жизнь не удалась: нет семьи, детей, сбережений. Жизнь перевалила на пятый десяток и дальше покатится по наклонной. Чтобы в итоге не оказаться в яме — надо срочно что-то предпринять. О богатом муже мечтать уже глупо, быть матерью-одиночкой не в ее характере, да и время упущено, в профессиональном плане она достигла потолка. К чему стремиться? Осталось универсальное мерило счастья — деньги.
