В четырехместном фаэтоне разместились так: на заднем сиденье генерал с адъютантом, на переднем - Алпатов с Шалаевым, и пока ехали к городу через вырванные у тайги поля - теперь теплые на вид под низким солнцем, как сырая на просушке овчина, - все время смотрел в это большеносое, рыжеватое, сухое, сухоглазое новое лицо Алпатов, не подобострастно, не наблюдающе, а так как-то находилось в нем больше и больше на что смотреть.
Генерал говорил негромко, с растяжкой, немного в нос, но точно, четко и весьма уверенно, только ударения ставил иногда на таких слогах, на которых никто не ставит.
Он спрашивал - Алпатов отвечал, и сначала отвечал словоохотливо и с готовой улыбочкой, как милый хозяин, желающий занять гостя, потом - по трем-четырем морщинкам около глаз - заметил, что это не нравится генералу, тогда он круто перешел в излишнюю краткость, похожую на строевую.
- Расположены лагери у вас в сухом месте? - щурясь от солнца, спрашивал генерал.
- Место - песчаное, сухое, - тут же отвечал Алпатов и потом думал: "Нужно было добавить - высокое... пропустил..."
- Эпиде-мических болезней в полку нет?
- За все время моего командования полком... - длинно начал было Алпатов и обрубил тут же, - не было.
Ехали мимо поселка Никольское - двенадцать дворов, из них три раскрытых - стропила, как ребра; по непросохшей грязной дороге шлепали копыта, и летели в стороны брызги и комья грязи, и задряпанный, усталый, слишком пехотный вид был у рысившего Ткача, и как-то неловко за все это стало Алпатову: так преувеличенно щегольски одет был генерал, так изысканно красив был адъютант его, подполковник, так пахло от кого-то из них тонкими духами, и такие нестерпимо трезвые глаза были у обоих.
Генерал сидел прямо против Алпатова, колено в колено, об ноги его, сухие и длинные, иногда на колдобинах стукался Алпатов и, хотя не виноват он был в этом, невольно как-то прикладывал руку к козырьку. За своею спиною чувствовал он отвалившуюся старательно, чтобы было совсем по-кучерски, спину Флегонта и, когда взглядывал на Шалаева, понимал, что думает Шалаев о новом командире, не мог думать другого, думал то же, что он: высокомерен.
- Здесь, должно быть, только яровое сеют? - неожиданно спросил красивый подполковник, показав свежие зубы.
И, наклонившись радостно к нему, обстоятельно начал объяснять Алпатов, какие хлеба сеют здесь яровыми, какие - озимыми, в каких уездах возможен табак-махорка, в каких даже вызревают арбузы... И говорил бы так долго, если бы не кашлянул тихо генерал и не сказал с чуть заметной улыбкой:
