— Почему… опоздал… товарищ Димитриев?..
Тот посмотрел на него неприязненно.
— Я Дмитриев.
— Хорошо… Дмитриев…. А почему… опоздал?..
— Вам-то какое дело? Хватит, что Ковалев пилил, из-за него мог в самом деле опоздать.
— Вместе едем… Всем… дело… И потом… Я здесь старший. Объяснитесь… почему опоздали?..
— А я не опоздал. Слыхали, что Иванов сказал: чуть-чуть не считается.
Сидящий возле меня снова визгливо рассмеялся. Снаружи затягивало паровозный дым, вместе с ним залетали мелкие частицы неперегоревшего угля, сыпались на брюки и секли лицо; пришлось поднять раму, оставив небольшую щель.
— Ладно, — подумав, произнес Чебан. — Пускай… не считается… Только… вот чего, товарищи… Я… ваш респонсабль… ответственный то есть… За всю группу… за восемь душ… с собой… отвечаю… Сами знаете, перед кем… Пока не перейдем границу… Прошу уважить…
— Все, Семен, в порядке будет. Ты не расстраивайся, — положив большую руку на сплетенные пальцы Чебана, проговорил его седеющий сосед.
— Я к тому… никто меня не знает… Ты вот, Ганев… да вон Алеша-студент…
Последнее, очевидно, относилось ко мне, хотя мне пришлось бросить пражский Карлов университет еще десять лет назад на втором курсе историко-филологического. Однако я не опровергал Чебана, он явно нуждался в поддержке, а не в возражениях.
Поезд тем временем разошелся и бодро стучал колесами. Тук-тук-тук, — раздавалось впереди, тук-тук-тук, — тарахтело под нами, тук-тук-тук, — гремело сзади, тук-тук-тук, — доносилось еще раз и, неразборчиво громыхнув, затихало в отдалении. И сейчас же все начиналось сначала: «Des-ca-nońs! De-sa-viońs! pour-L’Espagńe: ré-pu-bli-caińe!»[5] — скандировал под вагонами металлический голос, без конца повторяя завязший в ушах лозунг.
— Что сегодня нового, кто скажет? — слабым тенором спросил тот, кого я не мог как следует рассмотреть: он помещался с моей стороны, между Дмитриевым и смешливым человечком, и тоже был небольшого роста.
— А чего тебе не терпится узнать? Приедем, сами увидим, — сказал Иванов.
— Пока доедем, многое может случиться.
— Уже случилось: Мадрид пал, — объявил Дмитриев.
— Мели, Емеля, твоя неделя, — небрежно бросил Иванов.
Чебан выпрямился.
— Как пал?.. Откудова… известно? — выкрикнул он и побагровел.
— В отеле у нас говорили.
— Говорили-говорили… Фашистская сорока… на хвосте принесла… а ты повторяешь… Не может того быть…
— Не пал, так сегодня или завтра падет. Радоваться тут нечему, но и особенно волноваться тоже. Мадрид не имеет ни малейшего стратегического значения. И как узел коммуникаций он уже не существует. Тактически же сдача его только выгодна. Во-первых, оборонять миллионный город не легко — его кормить надо, а пути снабжения перерезаны, поезда не ходят. Во-вторых, отход от Мадрида позволит сократить фронт. И притом не следует забывать, что части на Гвадарраме находятся под непрерывной угрозой, их мятежники отрезать могут. Возьмут Эскориал, и крышка!
