— Константин Николаевич, — обратился он, когда те дошушукались. — Что здесь с освещением? Я даже строчку не могу разобрать.
— Я присоветую вам оптика. — Пустопорожнев через свои диоптрии бросил взгляд куда-то на запястье. — Однако пять часов. В буфет?
— В буфет. — Ноликов улыбнулся застенчиво.
Оптик Пустопорожнева оказался здравый: какие-то линзы приставлял и трогательно спрашивал: «Так лучше?». Выйдя на улицу с новыми глазами, Ноликов первым делом пересчитал всех голубей на проводах: их было ровно девятнадцать.
Московская осень улыбнулась ему — и уже не обливалась дождями. Солнце хохотало во весь свой круглый рот. Синие, красные, с чёрными прожогами листья пахли и послушно разлетались, когда Ноликов их пинал. От «Нахимовского проспекта» до «Бабушкинской», от «Бабушкинской» на «Маяковскую» — его носили воскресные делишки. В метро он пялил взгляд на каждого второго пассажира — и очень смотрел на грустного мужика с тортом. Ужасно хотелось хлопнуть его по плечу и сказать, что всё будет хорошо.
Вернулся домой поздно: без зуба и с распухшей щекой. Стоматолог так и сказал: «Ой, у вас такая жопа! Лучше дерануть». Шесть тысяч отдал! А в следующие выходные с Пустопорожневым на рыбалку собирались, пока не схолодало… И у Люси день рождения вот-вот…
А Люся сидела на кухне. Из комнаты орала гитара. Играл Васёк, напросившийся к Ноликову на пару дней перекантоваться и доживавший уже вторую неделю. Нет-нет, Ноликов пойдёт на кухню.
— Гась, я не могу уже. Он каждый день приходит и играет. — Люся курила у раковины: занесла палец над сигаретой: выдержала паузу — и нанесла два резких удара по фильтру.
Ноликов пожал плечами, бросил батон на стол и достал из холодильника замороженный фарш.
— Ты теперь совсем мудрый? — Она чмокнула его в больную щёку. — Да. И ещё с проводкой фигня какая-то, надо электрика вызвать. А ещё у твоей бабушки день рождения сегодня. Ты её поздравил?
— Сколько дел, сколько дел!.. — Ноликов уселся на подоконник, приложил пакет фарша к лицу и уставился на Люсю, как блаженный кот.
Но не узнавал он её.
Лицо — китайского жёлтого цвета. У корней её рыжих волос русой проступью объявились непрокрашенные корни. По глазам проползли красные невыспавшиеся жилки. Её вздёрнутый носик согнулся ведьминой загогулиной и выставил на обозрение шесть чёрных волосин. На шее объявились три жабьих складки: они переругивались и хлопотали. Ресницы, прежде смахивавшие облака, обстригли и развеяли по ветру. Подмышки её горчичной футболки — почернели от готовки. Прыщики нелегалами расселились на правой щеке. И вместо ушей — растворённые дверцы теремка: раскидали все волосы.
