(Г-жа Юре, вот манускрипт последней главы, прошу Вас перепечатать его в трех экземплярах – один дополнительный мне нужен для предварительной публикации в «Вершке» или другом каком-нибудь журнале.)
Несколько лет тому назад, когда я еще служил в Орлогском институте неврологии[51], одна дуреха репортерша представила меня слушателям какой-то идиотской радиопрограммы («Современные чудаки») как добродушного ученого мужа с Востока, основавшего
Конец предпоследней главы
Рукопись последней главы сочинения Вайльда, которую ко времени его смертельного инфаркта, случившегося за десять кварталов от его машинистки Сью Ю.[52], она еще не успела переписать из-за срочной работы для другого заказчика, была ловко этим человеком изъята у нее из-под носа, с тем чтобы обрести для своего обнародования место более солидное, чем «Вершок» или «Корешок».
* * *
Да, что-то вроде писателя. Еще растущего, но уже подпорченного. А перед тем он был дурным чтецом[53] в одном из наших последних унылых замков.
Да, он еще и читает курсы студентам. Богач и профессор кислых щей (полное непонимание, иной мир).
О ком это они? О ее муже, должно быть. Фло, когда говорит о Филиппе, бывает до ужаса откровенна (а он не мог быть на этой вечеринке – он и никогда на них не бывал).
[…] сердце или мозг – когда проецируемый мною луч достигает Рейлева острова[54] или Дантова озера […][55]
Не верю, что спинной мозг является единственным или даже главным проводником сумасбродных сообщений, получаемых моим головным мозгом. Нужно побольше об этом разузнать – о странном моем ощущении, будто существует какой-то тайный, что ли, ход, по которому моя воля передает команды туда-сюда, и даже не по нервным путям собственно, а по их теням.
[…] Фотограф разставлял [свою аппаратуру]
Я всегда знаю, что она мне изменяет с новым любовником, если она посещает мою хладную спальню чаще чем раз в месяц (среднее число этих посещений после того, как мне минуло шестьдесят лет).
[I]
Он мог совокупляться с ней одним-единственным способом, в самой [] позиции сопряжения: он лежа на подушках, она сидя к нему спиной в fauteuil[56] его плоти. Вся эта процедура – несколько подскоков на очень небольших ухабах – не значили для нее ровным счетом ничего. Она смотрела на заснеженный пейзаж, изображенный на изножье кровати – [] на шторы; а он держал ее перед собой как дитя, которое добрый незнакомец скатывает на санках вниз по короткому склону,
