На полянке было десять существ, слишком занятых едой, чтобы обратить внимание на незваных гостей. Больше всего они напоминали очень толстых кенгуру. Почти шарообразные тела покачивались на длинностопных тонких ножках. Шерсти у них не было, а шкурка странно поблескивала, как полированная кожа. Слабые ручки, на вид чрезвычайно гибкие, находились там же, где и у людей, и заканчивались тоненькой кистью, маленькой, как птичья лапка, тоненькой и беспомощной. Шеи не было и следа, голова сидела прямо на плечах, а глаза были большие, светлые, с широкими веками. Носа тоже как будто не было. Зато был смешной треугольный рот с тремя зубами, которые быстро перетирали листья. Большие, почти прозрачные уши колыхались по бокам, иногда сворачиваясь в трубочки; и казалось, что они прекрасно улавливают звуки даже в этой разреженной атмосфере.
Самый большой был примерно с Хилтона, другие – намного меньше.
Марсианенка пришлось бы определить затрепанным эпитетом «резвый».
Росту в нем было меньше метра. Он восторженно скакал, пытаясь схватить самые сочные листья, и время от времени испускал тоненькие, визгливые, невыносимо трогательные крики.
– Как вы думаете, высоко они развиты? – наконец прошептал Гибсон.
– Трудно сказать. Смотрите, какие осторожные – не хотят губить растение. Конечно, это может быть инстинкт. Пчелы тоже умеют строить соты.
– Как они медленно передвигаются!.. Интересно, теплокровные они?
– А почему у них непременно должна быть кровь? С нашим обменом в таком климате не выживешь.
– Они уже нас заметили.
– Да. Большой знает, что мы здесь. Я видел, он на нас смотрит краем глаза. Вон как навострил уши…
– Давайте выйдем на открытое место.
Хилтон подумал.
– Не вижу, как бы они могли нам повредить, если бы даже захотели.
Ручки у них слабые. Правда, зубы… Пойдемте очень медленно. Если они на нас накинутся, я мигну лампой, а вы бегите. Что-что, а бегаем мы быстрее. Не похожи они на скороходов.
Они двинулись на полянку – медленно, чтобы не спугнуть. Теперь не оставалось сомнений, что марсиане их увидели. Они подняли на людей большие спокойные глаза, отвернулись и занялись более важным делом.
– Нету в них любопытства, – сокрушался Гибсон. – Неужели мы такие неинтересные?
– Эй, младший нас заметил! Чего это он?
Малыш марсианин перестал есть и смотрел на них с выражением, которое могло выражать все что угодно – от презрительного недоверия до надежды на угощение. Потом он дважды взвизгнул, на что один из старших неприветливо потрубил, и двинулся к заинтересованным зрителям.
