Жаль упускать такую возможность. Понимаете, если мы отправимся на будущий год, мы можем пройти мимо Юпитера и как следует его рассмотрим. Мак вычислил для нас очень любопытную траекторию. Мы пройдем совсем впритык, ближе всех спутников и дадим его гравитационному полю притянуть нас поближе, чтобы нас вынесло вращением прямиком к Сатурну. Правда, надо очень точно вести космолет.
– Что же вас удерживает?
– Как всегда, деньги. Полет рассчитан на два с половиной года и обойдется в пятьдесят миллионов. Марс их нам не даст. Это удвоило бы обычный дефицит. Пока что пытаемся уломать Землю.
– Что ж, все равно им раньше или позже придется раскошелиться, – сказал Гибсон. – Дайте мне все факты, когда мы приедем домой, и я напишу блестящую статью о скупердяях-политиках. Вы недооцениваете прессу!
Так говорили они о разных планетах, пока Гибсон не вспомнил, что он теряет великолепную возможность получше рассмотреть Марс. Поклявшись ничего не трогать, он получил разрешение занять место пилота, пошел вперед и уселся у приборов.
В пяти километрах, внизу, тянулась к западу разноцветная пустыня.
На Земле это сочли бы очень малой высотой, но из-за разреженности марсианского воздуха приходилось лететь как можно ниже. Никогда до сих пор Гибсон не ощущал так остро, что такое скорость. На Земле он летал быстрее, но там ничего не было видно. Близость горизонта усиливала впечатление – предмет появлялся на самом краю планеты и исчезал через несколько минут на другом краю.
Время от времени подходил пилот, чтобы выправить курс, хотя это была чистая формальность и делать ему было нечего почти до самого конца полета. На полпути появился кофе, и Гибсон пошел в кабину.
Хилтон и пилот спорили теперь о Венере. Это было больное место марсианских колонистов, которые считали полеты на Венеру пустой тратой времени.
Теперь солнце стояло очень низко, и даже приземистые марсианские холмы отбрасывали длинные тени. Температура внизу перевалила через точку замерзания и падала дальше. Редкие растения, которые выжили в этой почти голой пустыне, наверно, уже свернули поплотней свои листья, сохраняя тепло и силу на всю ночь.
Гибсон зевнул и потянулся. Пустыня, быстро скользящая внизу, убаюкивала его. Он решил поспать часа полтора, оставшиеся до конца полета.
Разбудила его, должно быть, перемена света. В первую минуту он не поверил, что проснулся. Он только сидел и глядел, оцепенев от удивления. Больше не было внизу плоского, стертого пейзажа, подчеркивающего глубокую синеву близкого горизонта. И пустыня, и горизонт исчезли. Вместо них на юг и на север, сколько охватывал взор, стояли багровые горы. Последние лучи солнца скользнули по вершинам; те вспыхнули в последний раз и исчезли в темноте, накатившей с запада.
