В бараке у них было теснее, чем на самой людной городской площади, и Шавель постепенно усвоил тот урок, что в людской толчее можно быть невыносимо одиноким. Он утешал себя, что каждый день приближает конец войны, рано или поздно кто-нибудь да одержит победу, кто именно, ему уже становилось безразлично, лишь бы конец. Он был заложником, но мысль о том, что заложников расстреливают, почти не приходила ему в голову. Смерть двух сокамерников принесла лишь минутное потрясение; растерянный и подавленный, он как-то не осознавал, что и его тоже могут завтра вывести из переполненного сарая. Человек в толпе одинок, зато незаметен, спрятан.
Но как-то раз тоска по прошлому, потребность убедить себя, что была какая-то прежняя жизнь, из которой он вышел и в которую еще вернется, одолела его и заставила заговорить. Шавель пересел на другое место, рядом с одним из мелких служащих, тощим молчаливым юнцом, которому в бараке дали странное прозвище — Январь. Может быть, среди его товарищей по заключению нашелся кто-то, кто разглядел в нем юное, неразвившееся существо, без времени загубленное морозом?
— Январь, — обратился к нему Шавель, — вам приходилось когда-нибудь путешествовать по Франции?
Характерно для юриста, что, даже делая попытку вступить в общение с ближним, он начал с вопроса, словно допрашивал свидетеля.
— Да нет, я из Парижа ни ногой, — ответил Январь, потом напряг мысли и добавил: — В Фонтенбло вот был. Жил там одно лето.
— Вы не знаете такого города — Бринак? Туда ехать с Западного вокзала.
— Слыхом не слыхивал, — хмуро ответил молодой человек, словно его в чем-то обвиняли, и зашелся в долгом сухом кашле — будто горошины раскатились по дну кастрюли.
— Ну, тогда вы не знаете и нашу деревню — Сен-Жан-де-Бринак. Это примерно в двух милях к востоку от города. Там мой дом.
— Я думал, вы парижанин.
— Я служу в Париже, — объяснил Шавель. — А когда уйду на пенсию, буду жить в Сен-Жане. Этот дом достался мне в наследство от отца. А ему — от его отца.
— Кем был ваш отец? — без особого любопытства спросил Январь.
— Адвокатом.
— А его отец?
— Тоже адвокатом.
— Кому что нравится, — пожал плечами маленький конторщик. — По мне, так это не работа, а тоска зеленая.
— Если у вас найдется клочок бумаги, — продолжал Шавель, — я бы нарисовал вам план дома и сада.
— Не найдется, — ответил Январь. — Да и незачем. Ваш дом, не мой.
И снова закашлялся, сжимая костлявыми пальцами колени. Словно кончил разговор с просителем, которому, к сожалению, ничем, ровно ничем не может быть полезен.
