Их шаги пробуждают эхо. У Сигруда начинают болеть икры. Он спрашивает себя, не может ли это место задержать Нокова по той простой причине, что здесь нужно очень долго идти, чтобы куда-то добраться.
— Похоже, ты справляешься со всем этим довольно неплохо, — замечает Мальвина.
— Я не впервые столкнулся с божественным, — отвечает Сигруд. — И это лучше того, к чему я привык.
— Да уж, Жугов и Колкан вряд ли могли произвести хорошее впечатление.
— Он был отцом мальчишки, верно?
— Жугов? Да. Правильно догадался.
— И твоим отцом тоже?
Она фыркает, как будто давится идеей.
— Безусловно, нет. Этот мужчина, это существо, было безумнее распаленного зайца. Нет-нет. Мои родители — Олвос и Таалаврас. Надежда и порядок, видишь ли. — Она улыбается. Улыбка слегка язвительная, самую малость. — Прошлое — жестокая, неоспоримая вещь, как Таалаврас. Оно такое, какое есть. Безжалостное, черствое, в точности как все его машины и приспособления.
Ну, я немного такая. И все же люди, оглядываясь, видят в прошлом… истории. Предания. Возможность. Надежду. Это похоже на нее. Так что во мне и это тоже есть.
— Понятно.
Они продолжают подниматься по лестнице.
— Знаешь, что самое худшее? — спрашивает Мальвина.
— В чем?
— В том, чтобы проснуться. В плане Жугова спрятать нас в обычных семьях, а потом однажды разбудить.
— Нет. Что?
— То, что… ты все помнишь, — говорит Мальвина. — Ты просыпаешься и осознаешь свою истинную природу — вспоминаешь своих божественных родителей и то, как все было раньше… Но ты еще и помнишь своих смертных родителей. Помнишь, каково просто… быть ребенком, частью семьи. Ты не можешь этого забыть. Я не думаю, что Жугов понимал, насколько это может оказаться больно.
— Ты предпочитаешь все забыть?
Мальвина вздыхает.
— Я не знаю. Время от времени.
Они продолжают подниматься по лестнице.
— У меня вопрос, — говорит запыхавшийся Сигруд.
— Валяй.
— Если Жугов погиб в Мирградской битве, — спрашивает он, — почему божественные дети все еще спят? Почему его чудо не исчезло? Почему они не проснулись все одновременно?
— Да, это забавно, не так ли? — говорит Мальвина. — Я сама задаюсь этим вопросом. — Звук ее шагов затихает.
Сигруд смотрит вверх и видит, что лестница наконец-то закончилась в странном помещении.
Комната длинная, но узкая. На одной длинной стороне — двустворчатая дверь, более десяти футов высотой, с огромными железными ручками и маленькими светильниками по обеим сторонам. Взглянув на дверь, он слышит пронзительное «и-и-и-и…» в ушах, единственную ноту на частоте, которая почти лишает его возможности мыслить.
