— В Москве живут? — спросил тот с некоторой завистью в голосе.
— Двое в Москве, а старший в Выксе. Так с чем пришли? — повторил вопрос Егор Иванович.
— Года три назад бурей крест с церкви свалило. Ты ведь новый-то ставил? Было?
— Было.
— Таперича его надо с кумпола сбросить.
— Чем же он вам помешал?
— Чем помешал? Газеты надо читать. Партия что говорит? Бога нет. Нет Бога — не нужна и церковь. Сбросили колокола, теперь вот до крестов дело дошло. А там и саму церковь на кирпич пустим. С колокольни — он кивнул головой в сторону Ваньки Грача — этот сокол с Ефимком вместе крест к энтой матери спихнули, а с кумпола — у них ума не хватает, добраться до него не могут. Грач отсморкался на пол, вытерев пальцы о штаны, и подал голос:
— Кумпол огромадный, с крутыми боками, и как добраться до креста, за что держаться, ума не приложим.
— Вот какая штука получается — колокола и крест с колокольни они сбросить сумели, а тут осечка выходит. Кумпол, видишь ли, огромадный, — недовольно проворчал Егжов. — А из района звонят, требуют к годовщине Октябрьской революции поставить на церкви красный флаг. Вместо креста. Мы с председателем сельского совета Мухановым посоветовались и решили, что ты, Егор Иваныч, поможешь сбросить крест.
Дед молчал, крепко зажав в руке кисет с табаком. Заныло сердце — на грех толкают, на богохульство. Не ожидал, что к нему с таким делом придут. Молчание затянулось, милиционер заёрзал на скамье.
— Чего молчишь?
— Дак я плотник, моё дело строить. Я всю жизнь хаты, дворы ставил. А ты такое предлагаешь… На Божий храм руку поднять. Поискали бы кого помоложе, коль вам приспичило. Стар я для таких делов, на такое богохульство у вас есть комсомольцы. Флаг на храме вместо креста христианского… Это, что, по вашей вере так положено? А вместо Христа Спасителя кого назначаете?
— Ну вот что, чему стоять на церкви — кресту или флагу, это мы, коммунисты, решаем. Это решает советская власть, которая, я вижу, тебе не по нутру. Или опять хочешь с ней потягаться? Сколько давали? Десять? Тебе наша власть поблажку сделала, раньше срока выпустила, а ты от неё нос воротишь? Оставила голым, говоришь? Слушай, дед, а про Соловки ты слыхал? Смотри, определим. За нами дело не станет. Нам это — как два пальца обмочить.
Милиционер встал со скамьи, зло подтянул галифе и, заложив руки за спину, прошел по хате. Заглянул за перегородку в чуланчик. У печи стояли ухваты, на шестке ютились пустые чугунки. Вышел, брезгливо осмотрел скудный домашний скарб. На гвозде висел ношеный-переношеный полушубок, деревянная кровать прикрыта стареньким лоскутным одеялом, стены бревенчатые, лишь кое-где оклеены газетами.
