Он потупился, сокрушаясь.
— Ох-ох-ох, — застонали, закачались старухи. — Ох-ооо-хо… горькие времена, горькие. О-ох-хо-хоох.
Мне опять казалось — сплю или свихнулся.
Но вокруг все было реально, плотно, естественно. Рядом — бледный Никола. Вокруг деревья, травы… Где-то кричит одинокий коростель — дерг, дерг, дерг… Среди сосен по-кошачьи орет иволга. И деревья как деревья, и мох как мох — шершавый, если пощупать.
А у избушки — белый старец. Стонущие, скрипящие старухи, старики.
— Чужане пусть живут, пусть. Если пришли, согрешив, — отмолят. Молоды — переделаются.
Старец оглядел нас дальнозоркими глазами. Задержал взгляд на Николе и подобрел, просветлел лицом, коснулся усов пальцами обеих рук. Распорядился:
— Оженить их. Парни здоровые. И господь сказал: «Плодитесь и множитесь»… Свежая кровь… Тому, чернявому (это Николе), выбрать самую красную. Хоть бы Катерину, дщерь Кузнецову. А рыженькому — Феньку-вдовицу. Он тих, а Фенька — прыткая баба. Пусть детей заводят, ибо сказано: «Без детей — горе».
— Истинно, истинно. Горе, горе, горе… — закивали старики.
— Да, — говорил он. — Не забывайте о деточках. Нам — умирать. «Яко сень проходит живот наш, яко листвия падают дни человеческие».
Опять вокруг заохали, заскрипели суставами. Старец поманил нас перстом.
Мы прошли мимо стариков, грязных, немытых, пропахших дегтем насквозь, как старые сапоги.
Стали у избы.
Вблизи старец выглядел костяным. Черты недвижны, жесты скупы и повелительны.
— С чем пришли? — спросил он.
Я постарался объяснить, впрочем, не надеясь, что старец поймет. Но он понял все и, стрельнув в старосту взглядом, сказал негромко:
— Ох, Мишка, Мишка, навлек беду. — И к нам: — Щепотники-никониане?
— Чего, чего? — взвился Никола.
— Аль обливанцы?
— Католики, — шепнул нам староста.
— Да нет же, мы неверующие.
Старец улыбнулся насмешливо и ласково, укоризненно покачал бородой.
— Да некрещеные мы совсем! Мы городские, учились, активисты. Я — комсомолец, он вот стенгазету оформляет, — разъяснил Никола.
— Язычники, значит? Аль немоляки? — спросил мослатый старик. — Какому богу поклоняетесь?
— Да мы их всех к черту повыкидывали! — крикнул Никола.
Старухи охнули. Белый старец все улыбался и качал головой. Михаил подхватил нас обоих под руки и потащил. Сзади неслись хриплые выкрики:
— Слепотствуют!.. Темные люди!.. Благодать в вере!..
Поднялся сильный шум, что-то невнятное, вроде бы «вва-ва-ва»…
— Заварилось теперь, — ворчливо говорил староста. — Ну их всех к ляду! Согрешил я… Съест теперь меня Гришка за избу, с костями сожрет. Далась она мне, треклятая! Мыслил — выйдет старшая взамуж, вот и жило готово, а получилось… — И забормотал, сокрушаясь: — О-ох, почто делаешься главою, будучи ногою?
