Стало понятным и то, как изнуренные женщины, старавшиеся пройти с детьми через лес подальше на восток, оказались у лесника — всего только в четырех километрах от совхоза. Семьи сбились с направления, когда обходили заболоченную низину. Стало также понятно, почему лесник остерегался и не доверился сразу же военным людям, по виду и разговорам — советским.
Шеврук и Клинцов уже не расспрашивали, а ждали, что сочтет нужным сказать сам хозяин. А тот сидел по другую сторону кухонного столика, спиной к залитому тьмой окошку. Сверху, с широкой печи и полатей слышалось невнятное бормотанье спящих детей, а три женщины и пятнадцатилетняя девочка затаились в горнице, за ситцевой занавеской.
— Счастье, что сюда забрели, — повторил Вацевич уже таким тоном, будто внушал это самому себе. — Да, счастье… Не хцел, не хцел, а пора дочиста выложить.
— Пора, — сдержанно подтвердил Шеврук.
Лесник поднялся, подкинул самых тонких дровец в уже прогорающую печь и, садясь, уперся взглядом в холодноватые пристальные глаза Шеврука.
— Ты, товарищ командир, упомянул, как самолично допрашивал охранников скипидарного завода… Помнишь, у них, у немцев, словечко «митхеррен»?
— Хиба ж не помнить! Означает оно: совластители, совладельцы.
— Так. Як раз! Перекинулись им, а потом и перевели мне. Чтобы покрепче шибануть. Уж если вы, пане лесовик, обязались нам служить и скрепили подписью, то мы — совладельцы души вашей. Спробуйте переметнуться к партизанам, а мы зараз изловчимся переслать им фотокопию…
Вацевич умолк. Ожидал обвинений, клеймящего негодования. Может быть, и приговора.
Клинцов повернулся к Шевруку, к едва колышущейся справа от него ситцевой занавеске:
— У молодок обувь совсем истрепалась, а в чемоданах охранников завода нашлась и женская обувь… Однако всего не предусмотришь.
Вацевич благодарно глянул на комиссара. Догадался: вожаки отряда вовсе не хотят учинять судебное следствие. Продолжал уже ровнее, как бы спокойнее:
— Я же чую свой позор… А может, скажете, как я мог иначе? Трохи обогрел своих гостей, накормил. — Он покосился на пустые стручки сладкого горошка на полу, недавно, пока не заснула малышня, дождем сыпавшиеся с печи. — Но дальше что было делать? Судите сами. В среду гости, а в четверг — шасть и машины с немцами! Богу дзенькуе не на зорьке, и — сначала каву пили… Мои гости в сторожке досыпают, една пана — дозорная.
— А сколько было машин? И какие? — спросил Шеврук.
— Кепско зробыв я. Не фиксировал, — Вацевич оборотился, пристукнул о подоконник ребрами ладоней. Злость его взяла на себя самого, что лишь сейчас это пришло в голову: — Мог! Истина правда! Ворота слегой замкнуты, зато калитка-то сбоку не на запоре… Но до чего ж они, лайдаки, сторожкие! Загрюкали сапогами по калитке — «виходи, лесовик, виходи!..» Ворвались, едва подбежал и распахнул им.
