Он поглядел вокруг дикими глазами.
— Слушай мою команду. Всем — в автобус. Поворачиваем на Токсово.
— В город же хотели, — по-мальчишески возразил было лейтенант.
— В городе теперь остались одни сумасшедшие и безногие, — отрезал майор.
* * *
Все мы вымотались и отупели, поэтому не сразу заметили, что что-то происходит. Автобус подрагивал, появился странный неприятный звук, и непонятно было, откуда он: из железного чрева под капотом, или извне, из черной глухой неизвестности, окружавшей нас на безлюдном шоссе.
Потом автобус тряхнуло — и сразу же вскрикнул водитель, вывернул руль, все повалились на пол, друг на друга, автобус подскочил, накренился, завис на двух боковых колесах, продолжая разворот… И наконец, со скрежетом развернувшись, опустился на все четыре.
Двигатель заглох. Водитель лежал на баранке с окровавленным лицом. Запахло жженой резиной. И все это было ерундой по сравнению со звуком, нараставшим снизу, из ГЛУБИНЫ.
Трудно описать этот звук. Полустон-полувздох, запредельно низкий, нарастающий, леденящий.
Приподнявшись, я в ужасе увидел, как в мертвенном свете луны за автобусом вспучивался асфальт. Его разрывала невидимая сила, и в трещины полился зеленый свет. Автобус потряс новый удар. Кто-то в панике вскочил и упал на меня, кто-то завизжал, кто-то полез вперед прямо по головам.
Страшно выматерился майор, вытаскивая водителя из-за баранки.
Леха забился почти под самое сиденье, вдова влезла на сиденье с ногами и беспрерывно взвизгивала…
А потом задняя дверь стала прогибаться, трещать, и наконец с гулким хлопком вылетела наружу. Зеленый свет протянулся в автобус двумя бледными полосами. Это подобие рук нежно обняло два трупа, полузавернутые в брезент, и потащило их наружу.
Один из миротворцев, наконец, пришел в себя настолько, что начал стрелять. Горячие гильзы посыпались сквозь грохот и удушливые клубы, а звука почему-то почти не было. Только пульсирующие вспышки из пламегасителя, да застывшее, как маска, сосредоточенное лицо стрелявшего.
Внезапно автобус зарычал испуганным зверем, прыгнул вперед, и помчался.
Мы неслись по дороге на юг, в сторону города, а нас догоняла стремительная трещина, вспарывавшая асфальтовое полотно.
А потом — мы уже не кричали, и даже не чувствовали ни страха, ни боли, молча вцепившись друг в друга — земля перед нами поднялась на дыбы.
* * *
Это был печальный рассвет. Тусклый, серый, невероятно унылый, растекавшийся в узком пространстве между тяжкими глухими небесами, и черно-белой землей.
