Кирби и Дитко совместно переиначили саму эстетику американских комиксов и заложили основы двух независимых методов визуального выражения. С одной стороны, были книжки про супергероев, представленные грубоватым ветераном драк Кирби – супергеройским Пикассо или, пожалуй, правдоподобнее будет сказать, Уильямом Блейком, который задал базовые правила манипулирования перспективой и ее искажения. С другой стороны, очкастый анахорет Дитко мостил дорогу элементам андерграундного, альтернативного комиксового стиля, с размеренным темпом и тематическими интересами, которые в итоге развились в политику и формализм более поздних работ – например, «Хранителей» и далее.
Напряженные, регулярные сетки панелей Дитко походили на окна в многоэтажке, за которыми порой открывались экстравагантные чудеса. Кирби хотел взрыва, Дитко хотел сдерживания – стратифицировал, регулировал свою вселенную на странице метрономным методичным ритмом, над которым полностью властвовал. Стремясь передавать обычность, правдивость реального мира, Дитко рисовал персонажей худыми, сутулыми, замкнутыми и некрасивыми. Он рисовал, как они потеют, рыдают и ежатся в страхе, и поэтому, когда они преодолевали необоримые препятствия, дабы поступить как нужно, это брало за душу сильнее.
Дитко стал приверженцем объективистской философии Айн Рэнд, повсеместного в те времена отклика на разочарование души, подвергшейся психоанализу, и распад «ценностей» в релятивистском хаосе. Нахальство, простота и агрессия объективизма резонировали с аналитическим мышлением Дитко и подарили ему новый лексикон, вокруг которого он обустраивал свой мир еще успешнее. Его комиксы все чаще склонялись к путаной жаркой полемике, точно трактаты об адском пламени, которые раздает на улицах некая скучная, задиристая монохромная секта.
Эта бескомпромиссность неминуемо схлестнулась с либеральной, а-ля «Плейбой», философией Ли – мол, не будем ссориться, давайте дружить? – и в конечном итоге пути этих двоих разошлись. Человек-Паук остался у Ли и нового художника Джона Ромиты, который сделал Питера красавцем, выдал ему двух подруг на выбор, и обе красотки – умереть не встать (причем одна из них, Гвен Стейси, буквально умерла и не встала). Даже тетю Мэй перерисовали: хрупкость женщины, стоящей на пороге смерти, заменили наружностью крепкой здоровьем актрисы, что перечеркнуло первоначальную роль персонажа и заглушило в комиксе последние отзвуки усталой и приземленной аутентичности Дитко.
