Сирень, сирень, мысленно высмеивает жену Поммер. Все еще сирень да черемуха, будто она молодуха. И как же она, Кристина, краснела тогда и все щебетала о деревьях и цветах! Сирень и черемуха, черемуха и сирень — они ей нравились. Он держал тогда Кристину за длинные косы, как за вожжи; обещал ей сажать цветущие деревья во все закоулки возле дома и вдоль забора, как хотела девушка. И он посадил, кроме прочего, еще и рябину, хотя именно запах рябины Кристина не выносила. «Приторная», — сказала она, морща нос, и это очень обидело Поммера. Он считал, что рябина — дерево ценное, священное, оно предсказывает то и се, если только умеешь сам примечать.
Поммер смотрит издалека на свой сад напряженным, ушедшим в себя взглядом, наморщив лоб. Да, конечно, плодовые деревья цветут, сирень отливает лилово, черемуха щедро источает аромат, но это не радует его. Ну, не то, что не радует, где уж тут, кого это может не радовать, но не в такой мере, как бы он хотел. Цветенья много, но цветет не все. Одно дерево обойдено весною, оно погружено еще в зимнюю дремоту, потеряло свои силы и жажду жизни. Как отверженное в сером своем наряде, шершавое в своей горестной безнадежности чернеет оно в пене цветущего сада.
Это старое суйслепповое дерево, пробуждения которого Поммер ждал с трепетом сердечным.
Тайно, чтобы не увидела жена, он каждый вечер и утро ходил в сад, надеясь увидеть хоть какую-то примету.
Но ничего нет. Дерево не расцвело, а часть ветвей голая совсем. Никаких признаков цветения — и это печалит Поммера. Он все же суеверен, хотя твердит, что нет.
Дерево безжалостно. Дерево все замечает, это старый болезненный суйслепп, дитя его забот.
Земля требует свои дары обратно, это дано ему знать через дерево. Что-то давнее, непостижимое становится явным и внушительно влияет на его дальнейшую жизнь.
Ему мерещится плесенный гриб.
Чем он должен утвердить свою веру в жизнь?
Школой?
Сыном?
Чтением хрестоматии Якобсона?
И все этим же цветущим садом. И землей, окаймленной подковообразной полосой леса, этой пропитанной потом землей, которая взяла себе львиную долю его жизни, тридать семь лет. Земля не стала скуднее, чем была до него, но и не стала плодороднее, она такая же, как когда он поселился здесь, — и это все.
Поммер по-своему удачлив, но суйслепп не цветет, и у него нет никакой причины для радости, хотя день хорош и достопримечателен, потому что он, Поммер, вышел посмотреть на поля вместе с сыном и женой.
