Городская стена открылась перед ними, соткавшись из клубов дыма точно мираж. Крепкий многослойный камень, усиленный контрфорсами, надежная старая кладка… У Гримберта не было времени искать ворота. Застонав от натуги, едва не теряя сознание от бьющейся об своды черепа черной боли, он вогнал изувеченное тело «Тура» в нее на полном ходу.
Скрежет стали едва не разорвал барабанные перепонки. По бронированным наплечникам забарабанили камни, где-то сзади с опозданием ухнули голодными совами пушки…
Добыча ускользнула. «Тур» прошел сквозь стену, оставляя за собой опадающий шлейф цементной пыли, и двинулся дальше, полуослепший и не разбирающий дороги. Болезненная эйфория едва не разорвала легкие Гримберта хриплым лающим кашлем.
Он вышел. Выбрался из смертоносной ловушки. Уцелел.
Значит, еще ничего не потеряно. Улыбаясь, Гримберт чувствовал на губах собственную теплую кровь, но сейчас это не имело никакого значения. Он вырвался. Ушел от смерти. Его план не разрушен, а лишь поврежден. Он восстановит все – кропотливо, как паутину. Он увидит Лаубера на плахе. Он…
Мир вдруг без предупреждения пошатнулся в своих небесных устоях. Он сделался мягким и податливым, из него пропали все цвета и звуки, и весь он как-то вдруг поплыл, мягко подворачиваясь, окутываясь угольной непроглядной вуалью…
Гримберт ощутил, как подламываются стальные ноги «Тура», но в сорванном со своих утвержденных Господом креплений мире уже не было направлений, так что он даже не мог понять, падает он или взлетает. Перед ним мелькнул кусок земли с гранитными надолбами, похожими на изъеденные временем языческие идолы, опутанные колючей проволокой. Ужасающий грохот он ощутил с большим опозданием. Этот грохот еще не размозжил его голову, кости которой и так едва удерживались вместе.
Гримберт ощутил, как весь мир содрогнулся до основания. Содрогнулся и заскрежетал.
Страшный Суд, пронеслась где-то в сдавленной голове трепещущая, несущая облегчение, мысль. Вот оно. Терпение Господне наконец истощилось и он решил призвать на судилище всех, кто столько лет причинял ему беспокойство. Долго же ему пришлось ждать маркграфа Туринского…
Гримберт не помнил, сколько он лежал, бессмысленно глядя в небо. Все еще закопченное пожаром, оно быстро светлело, но все еще казалось плоским и пустым, как необожжённый купол церкви, который еще не успели покрыть росписью. У него ушло очень много времени, чтобы понять – он видит его собственными глазами сквозь пробоину в бронекапсуле, а не мощными сенсорами «Тура».
