— Мамочка, давайте навестим отшельника! Мне был сон, что я непременно должна сделать это.
Наконец Наталья Федоровна сдалась, приказала кучеру:
— Запрягай карету!
Мать была настолько уверена в покорности дочери, что не опасалась приговора отшельника. Увы, она ошиблась!
…Дормез, торжественно влекомый шестерней, покатил к пригородному лесу. Наталья Федоровна, словно желая произвести могучее впечатление на юродивого, надела модного шитья редингот из светлого дра-зефира, сверху набросила дорогую кашмирскую шаль с кистями.
Дорогу указывала Лукерья. Барыня адресовала ей вопрос:
— Скажи-ка, Лушка, откуда этот Корейша в наших землях завелся?
— Эх, барыня, люди ведь судят-рядят криво, да слух идет, что Иван Яковлевич — сын священника, сам всякие науки превзошел, академию духовную окончил. Но случилось ему какое-то видение, вот и ушел он в лес. Два лета и две зимы жил в открытой яме: под дождем и снегом. А на самом — лишь архалук рваный, даже шапки нет.
— А как же звери? — ужаснулась Соня. — В наших лесах полно медведей и волков!
— В том-то и удивление, голубка ты моя белая! Приходят к провидцу лютые звери, а он их прямо с рук кормит.
— Чем?
— А хлебом аль картошкой, которые Ивану Яковлевичу крестьяне приносят. И волки едят хлеб из рук юродивого, прямо чудо! Псаломщик Порфирий с мужиками прошлой зимой видели через кусты, когда приходили к избушке.
— А деньги ему прилично дать? — полюбопытствовала Наталья Федоровна.
— Берет и деньгами, только все приходящим раздает. Да и то, зачем ему в лесу капитал?
— И всех он принимает?
— Ни в жисть! Ему гордые не ндравятся, он их палкой гонит. К нему следует подступать со смирением, с молитвой. — Вдруг Лукерья крикнула кучеру: — Стой, Василий! Дальше нам езды нету. Надо пешком по этой тропочке следовать. Сажень через двести и живет Иван Яковлевич.
— Все ждите тут! — распорядилась барыня. — Соня, за мной.
Они отправились по совсем узкой, едва заметной тропинке, змеей вившейся и петлявшей среди старых и молодых берез, перемежавшихся с кустами ольхи.
Соня чувствовала необыкновенное волнение и еще то, что сейчас у нее произойдет в жизни нечто совершенно исключительное. Ее уста беззвучно выдыхали: «Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя».
Даже всегда решительная и самоуверенная Наталья Федоровна заметно робела и оттого старалась держаться независимей. Указав рукой на просвет между деревьями, она шепнула Соне:
— Кажется, там кто-то есть. — И привычно строго добавила: — Да не трусь, не съест же он. Чего бояться? Мужик он и есть мужик… Лапотник!
