— Она хорошо шьет! — хвастливо сказал майор.
— Прекрасно! Пусть сошьет сегодня мне ночную рубаху, завтра тебе…
— И мне, и мне, — потребовала Кристина, с любопытством наблюдавшая за этой сценой.
— Всем сошьет, — заверила Елизавета. — Иначе накажу и кормить не буду. Пусть живет в комнатушке Анны, там лавка есть.
Кристина принесла иглу и нитки, Елизавета дала Насте полотно и образец:
— Держи, шей по этому размеру. Да чтоб к ужину было готово!
Усталая, некормленая девочка принялась за шитье. Глаза слипались, руки плохо держали иглу. К ужину сшить рубаху она не успела.
Елизавета, казалось, обрадовалась этому. Улыбаясь, она сказала:
— Вот и мило! Сегодня ты будешь распята. — И повернула лицо к мужу: — Позови работников, они сейчас в конюшне. Пусть принесут оглоблю, она возле яслей стоит. Пошли вниз, в столовую.
По каменной лестнице спустились в подвал. Здесь Елизавета сорвала с девочки платье, обнажила ее тельце, приказала конюху и истопнику:
— Привязывайте, да покрепче. Пусть москали знают, что мы с ними шуток не шутим.
Мужики растянули руки Насти вдоль оглобли, веревкой накрепко привязали их и подняли ребенка над полом, зацепив концы за выступы на стенах.
— Ой, больно! — закричала Настя, беспомощно повиснув в воздухе. Веревки впились в тонкие ручонки, вызывая нестерпимые мучения.
Все расхохотались, а Кристина, подбадриваемая мамашей, ухватившись за ноги Насти, повисла на них. Девочка хрипло застонала.
— Будешь тут до утра, — заверила Настю Елизавета. — И запомни: это воспитание малое, а есть еще и большое. Боюсь, что тебе придется испробовать и его. — И обратилась уже к шестнадцатилетней прислужнице Анне Бах, не принимавшей участия в общем веселье: — Накрывай на стол. Пора ужинать. А эта ленивая негодяйка пусть смотрит на нас и пускает слюни.
Итак, «шитье» рубах сделалось для Елизаветы Стернстраль предлогом для ежедневных «воспитательных мер»…
Провисев подвязанной к оглобле часа три, Настя потеряла сознание. Очнулась она в комнатушке у Анны Бах, которая смачивала ей виски уксусом и со слезами на глазах ухаживала за маленькой мученицей.
На другое утро Елизавета растянула рот в улыбке:
— Как изволила спать, Трина? Сон был крепкий? Неужто плохой? Ай-ай! Это оттого, что ты, красавица, плохо работала. Вот тебе материя, нитки, иголки. Сшей по этому образцу рубаху своему хозяину. И не вздумай лениться, иначе придется мне применить к тебе обещанное большое воспитание.
Вновь оросилось слезами лицо девочки, да ничего она не ответила, старательно принялась за работу. К вечеру сумела-таки сделать невозможное — сшила для майора рубаху. Суставы мучительно ныли, спина болела.
