Вот эти аргументы, приведенные святителем Фотием, конечно же, в целом нелегки для восприятия. Но важно вникнуть в них и воспринять их со всей серьезностью. Именно потому, что догматическое переживание православной веры должно быть основой благочестия и аскетики, в полемике с западными исповеданиями не следует опираться на факты исторической несправедливости, привнесенные католиками или протестантами по отношению к православным, или, например, личной нечистоты представителей западных исповеданий, в частности Римских пап. Нужно исходить из догматической неправоты, коренящейся в инославии. А аргументы, приводимые святителем Фотием, как раз и свидетельствуют о его очень глубоком догматическом осознании губительных последствий Filioque.
Тексты также показывают, что святой Фотий был вполне в курсе дела и знал, что вставка появилась в Испании, в Символе, навязанном обращенным визиготам. Действительно, в деяниях Собора 879–880 гг. после текста Символа веры без Filioque мы читаем: «Все мы думаем так. Если кто-либо составит другую формулировку или прибавит к этому Символу слова, которые он, вероятно, выдумал, если он затем представит это как правило веры неверным или новообращенным, как визиготам в Испании, или если он таким образом дерзнет исказить древний и почитаемый Символ словами, или добавлениями, или опущениями, исходящими от него самого, тот да будет низложен, если он клирик, если же мирянин, то отлучен»67.
Фотий считал себя удовлетворенным тем, что Иоанн VIII исповедует Символ веры без вставки, что, кстати, тогда еще и было римской практикой. Вероятно, он считал, что это предполагает осуждение и самого учения. Со своей стороны Иоанн VIII, вероятно, придерживался позиции Льва IIÏ он осуждал вставку Filioque, но продолжал исповедовать само это учение, лишь не навязывая его Востоку (вероятно, он считал, что древние святоотеческие формулировки содержали нечто, соответствующее Filioque, учитывая разницу в языках).
После святителя Фотия довольно надолго полемика о Filioque в отношениях Востока и Запада отошла на второй план. Это было связано отчасти с падением уровня богословской образованности в Византии, тем более с наступлением так называемых темных веков в западной средневековой истории.
Рим долго придерживался осторожной позиции, которая в действительности оставляла открытым основной вопрос. Когда в 1009 г. папа Сергий IV послал патриарху Сергию II свое соборное послание, в котором фигурировало Filioque, патриарх будто бы вычеркнул его имя из диптихов и произнес его отлучение. Как было сказано выше, вероятно, в 1014 г. Рим отказался от своей традиционной позиции и согласился на включение Filioque в Символ веры. Сорок лет спустя кардинал Гумберт, яростно произнося свой приговор отлучения патриарха Михаила Кирулария, обвинял греков в том, что они «как духоборцы (!), вычеркнули из Символа веры исхождение Духа Святого от Сына…» Что же касается Михаила Кирулария, то он добавил к обвинению в Filioque еще много других обвинений канонического и литургического порядка, гораздо менее незначительных и бессмысленных, чем можно было бы подумать, если учитывать психологию эпохи и ее глубокое чувство символа и ритуала. Однако эти расхождения, сравнительно второстепенные, вероятно, не оправдали бы, например в глазах святого Киприана или святого Василия Великого, разрыв в общении. Верный их духу и в то же время в полном сознании серьезности вопроса Filioque, патриарх Антиохийский Петр писал Михаилу Кируларию: «Искренне выражая свое мнение, если бы латиняне согласились вычеркнуть вставку в Символ, я бы от них не требовал ничего более, почитая в числе вещей неважных, со всем прочим, даже вопрос квасного хлеба... В конце концов, эти латиняне – наши братья, хотя их грубость и невежество, их приверженность к собственному чувству иногда и уводят их от прямого пути. Не следует требовать от этих варварских народов той совершенной точности, которую мы требуем от наших, воспитанных в тонкостях культуры. И то уже много, если они правильно исповедуют тайну Животворящей Троицы и тайну воплощения»
