Однако "античернышевский" пафос четвертой главы романа заключается не в теоретических разоблачениях. Автор "Дара" не приемлет самой ментальности, человеческой сущности демократа и разночинца, улавливая в ней лишь однобокую посредственность, "грядущего хама" русской истории. В "Даре", на наш взгляд, абсолютно полно выражен феномен психофизического неприятия социального парвеню, плебея, претендующего на равноправное место в пантеоне русской культуры.
Как уже было сказано, корни этого неприятия уходят в середину минувшего столетия, когда общепризнанные корифеи пера, "парнасские помещики" (выражение Н. Полевого) вдруг обнаружили себя в окружении литературных поденщиков, пролетариев умственного труда, заполонивших редакции "Современника", "Времени", "Эпохи", "Русского слова". К тому же, вспоминает М. Антонович, "эти новые сотрудники не только относились к приятелям Некрасова, старым, заслуженным литераторам, без должного почтения и уважения, но еще позволяли себе посматривать на них свысока, относиться к ним покровительственно, как относились в известном романе "дети" к "отцам", как Базаров - к родителям Аркадия и к его почтенному дядюшке"2.
Назревал один из самых громких конфликтов в русской литературе, и с приходом в "Современник" Добролюбова, привлеченного туда Чернышевским с редакторского согласия Некрасова, этот конфликт разразился. Л. Толстой, Тургенев, Фет, Дружинин в ультимативной форме потребовали от Некрасова изгнания "семинаристов" и "кухаркиных детей" из журнала, грозя в противном случае коллективным бойкотом "Современника".
Этому ультиматуму предшествовал скандальный эпизод с опубликованной в "Библиотеке для чтения", а затем поставленной на домашнем театре А. Штакеншнейдер "Школой гостеприимства", где Чернышевский был представлен гнусной окололитературной рептилией, ворующей носовые платки у хозяев хлебосольного дворянского дома, в котором угадывалось тургеневское Спасское-Лутовиново.
В 1864 году, уже находясь в Алексеевском равелине Петропавловской крепости, Чернышевский стал объектом еще одного литературного пасквиля. Речь идет о "Зараженном семействе" Л. Толстого, изобиловавшем такими грубыми выпадами в адрес автора "Что делать?", что это вызвало отрицательную реакцию даже у тех, к кому Л. Толстой обращался с энергическими хлопотами о постановке пьесы. "Это такое безобразие, что у меня положительно завяли уши от его чтения"3, - писал А. Островский Некрасову.
