— Я вижу, как вы играете в шашки, мистер Уормолд, а кроме того, я допросил Сифуэнтеса.
— Вы его пытали?
Капитан Сегура расхохотался.
— Нет. Он не принадлежит к тому классу, который пытают.
— Я не знал, что и в пытках есть классовые различия.
— Дорогой мой мистер Уормолд, вы же знаете, что есть люди, которые сами понимают, что их могут пытать, и люди, которые были бы глубоко возмущены, если б такая мысль кому-нибудь пришла в голову. Пытают всегда по молчаливому соглашению сторон.
— Но пытки пыткам рознь. Когда они разгромили лабораторию доктора Гассельбахера, это ведь тоже было пыткой…
— Мало ли что могут натворить дилетанты! Полиция тут ни при чем. Доктор Гассельбахер не принадлежит к классу пытаемых.
— А кто к нему принадлежит?
— Бедняки моей и любой латиноамериканской страны. Бедняки Центральной Европы и азиатского Востока. В ваших благополучных странах бедняков нет, и поэтому вы не подлежите пыткам. На Кубе полиция может измываться, как хочет, над эмигрантами из Латинской Америки и прибалтийских стран, но и пальцем не тронет приезжих из вашей страны или из Скандинавии. Такие вещи без слов понимают обе стороны. Католиков легче пытать, чем протестантов, да среди них и преступников больше. Вот видите, я был прав, что вышел в дамки; теперь я бью вас в последний раз.
— Вы, по-моему, всегда выигрываете. А теория у вас любопытная.
Они оба выпили еще по одному бесплатному «дайкири», замороженному так сильно, что его приходилось пить по капельке.
— А как поживает Милли? — спросил капитан Сегура.
— Хорошо.
— Я очень люблю эту девочку. Она правильно воспитана.
— Рад, что вы так думаете.
— Вот поэтому мне бы и не хотелось, чтобы у вас были неприятности, мистер Уормолд. Нехорошо, если вас лишат вида на жительство. Гавана много потеряет, если расстанется с вашей дочерью.
— Вряд ли вы мне поверите, капитан, но Сифуэнтес не был моим агентом.
— Нет, почему же, я вам верю. Я думаю, что вами хотели воспользоваться для отвода глаз или же как манком — знаете, такая деревянная уточка, на которую приманивают диких уток. — Он допил свой «дайкири». — Это мне на руку. Я сам люблю подстерегать диких уток, откуда бы они ни прилетали. Они презирают бедных туземных стрелков, но в один прекрасный день, когда они спокойно рассядутся, вот тогда я поохочусь вволю.
— Как все сложно в этом мире. Куда проще, по-моему, продавать пылесосы.
— Дела идут, надеюсь, хорошо?
— О да, спасибо.
— Я обратил внимание на то, что вы увеличили свой штат. У вас прелестный секретарь — та дама с сифоном, ее пальто никак не желало запахиваться, помните? И молодой человек.
