— Милли, — сказал Уормолд, — ты не ела кашу.
— Я больше не ем кашу.
— Ты положила в кофе только один кусок сахару. Уж не собираешься ли ты худеть?
— Нет.
— Может, это покаянный пост?
— Нет.
— Но ты до обеда ужасно проголодаешься.
— Я об этом думала. Придется приналечь на картошку.
— Милли, что ты выдумываешь?
— Я решила экономить. Вдруг, в ночной тиши, я поняла, сколько тебе приходится на меня тратить. Мне словно послышался чей-то голос. Я чуть не спросила: «Кто ты?» — но побоялась услышать: «Твой господь бог». У меня ведь как раз подходящий возраст.
— Для чего?
— Для голосов. Я старше, чем была святая Тереса, когда она ушла в монастырь.
— Слушай, Милли, неужели ты задумала…
— Нет, что ты. Мне кажется, что капитан Сегура прав. Он сказал, что я сделана не из того теста.
— Милли, ты знаешь, как здесь зовут твоего капитана Сегуру?
— Да. Кровавый Стервятник. Он пытает заключенных.
— Он этого не отрицает?
— Ну, со мной, он, конечно, ведет тебя паинькой, но у него портсигар сделан из человеческой кожи. Он уверяет, будто это сафьян — можно подумать, что я не знаю, как выглядит сафьян.
— Милли, ты должна прекратить с ним знакомство.
— Я так и сделаю, но не сразу, сперва мне надо устроить лошадь в конюшню. Кстати, мой голос…
— А что этот голос сказал?
— Он сказал, — но посреди ночи все это было куда больше похоже на божественное откровение, — «Ты взяла себе орешек не по зубам, моя милая. А как насчет Загородного клуба?»
— А что насчет Загородного клуба?
— Это единственное место, где я могу по-настоящему ездить верхом, а мы не члены клуба. Ну что за радость, если лошадь стоит в конюшне? Капитан Сегура, конечно, член клуба, но я ведь знаю, ты не захочешь, чтобы я у него одалживалась. И вот я подумала, что если я начну меньше есть и помогу тебе сократить расходы по дому…
— Ну и что это даст?..
— Тогда ты, может, сумеешь взять семейный членский билет. Запиши меня как Серафину. Это звучит куда приличнее, чем Милли.
Уормолду казалось, что во всем этом есть здравый смысл; один только Готорн был порождением жестокого и необъяснимого детства.
ИНТЕРМЕДИЯ В ЛОНДОНЕ
На одной из дверей в подземном этаже огромного железобетонного здания недалеко от Майда-Вейл красный сигнал сменился зеленым, и Готорн переступил порог. Он оставил свое щегольство на берегах Карибского моря и надел видавший виды серый фланелевый костюм. Дома незачем было пускать пыль в глаза — Готорн стал частицей тусклого январского Лондона.
Шеф сидел за письменным столом, на котором гигантское пресс-папье из зеленого мрамора придавило всей своей тяжестью один-единственный листок бумаги. Возле черного телефонного аппарата стояли недопитый стакан молока, флакон с какими-то серыми пилюлями и лежала пачка туалетной бумаги. Тут же стоял красный аппарат специального назначения. Черная визитка, черный галстук и черный монокль в левом глазу придавали шефу вид факельщика, а вся эта подземная комната напоминала склеп, мавзолей, могилу.
