— Кому им?
— Монахиням.
— А-а… Ну, они со мной об этом не разговаривают. Никогда.
«В конце концов, можно прибегнуть и к ножу. Но для этого нужно очень близко подойти к Картеру, а это вряд ли удастся».
Милли спросила:
— Вы любите моего папу?
Он подумал: «Когда-нибудь я вернусь и решу все эти вопросы. Но сейчас у меня есть дело поважнее: я должен придумать, как убить человека. Наверно, есть такие руководства, труды, где сказано, как сражаются голыми руками». Он поглядел на свои руки, они не внушали доверия.
Беатриса сказала:
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Я видела, как вы на него смотрели.
— Когда?
— Помните, когда он вернулся с банкета. А может, вам просто было приятно, что он произнес там речь?
— Да, очень приятно.
— Нехорошо, — сказала Милли. — Вам стыдно его любить.
Уормолд сказал себе: «Если я смогу его убить, я убью его с чистой совестью. Я убью его для того, чтобы доказать: нельзя убивать и не быть убитым в отместку. Я не стану убивать его из патриотизма. Я не буду его убивать за капитализм, за коммунизм, за социал-демократов, за процветание. Чье процветание? Я убью Картера за то, что он убил Гассельбахера. Родовая месть в старину была куда более разумным мотивом для убийства, чем любовь к Англии или пристрастие к какому-нибудь экономическому строю. Если я люблю или ненавижу, позвольте мне считать любовь или ненависть моим личным делом. Я не желаю быть 59200 дробь 5 ни в какой глобальной войне».
— А если бы я его любила, что тут плохого?
— Он женат.
— Милли, детка, берегитесь общих правил. Если бог есть, то не он создал общие правила.
— Вы его любите?
— Я этого не сказала.
«Нет, единственный способ — это застрелить его; но где достать пистолет?»
Кто-то вошел в дверь; он даже не поднял головы. Приемник Руди истошно завопил в соседней комнате. Голос Милли произнес:
— Мы и не слышали, как ты вернулся.
Он сказал:
— Я хочу тебя кое о чем попросить, Милли…
— Ты подслушивал?
Беатриса спросила:
— Что случилось? Что-нибудь неладно?
— Несчастный случай.
— С кем?
— С доктором Гассельбахером.
— Серьезный?
— Да.
— Ты боишься сказать нам правду? — спросила Милли.
— Да.
— Бедный доктор Гассельбахер!
— Да.
— Я попрошу капеллана отслужить по обедне за каждый год, который мы с ним дружили.
Напрасно он старался поделикатнее сообщить Милли о смерти доктора. Ведь смерть в ее глазах — переход к райскому блаженству. Когда веришь в рай, — мстить бесполезно. Но у него нет этой веры. В христианине милосердие и всепрощение не добродетели, они даются ему слишком легко. Он сказал:
