И реакция Агаты на слова Миллера Генриху не понравилась. Она была слишком сильной, слишком эмоциональной. Даже слова близких друзей не воспринимают так близко к сердцу. А Агату практически трясло от каждого высказанного ей оскорбления, так, что Генрих поневоле напрягся. Может ли такое быть, что он недооценил степень её симпатии к Миллеру? Это подозрение оказывается очень неприятным. Ему необходимо выдохнуть, отойти, чуть-чуть подумать. Дать подумать ей наконец. Сейчас он для нее — виноватый. Инициатор. Подтолкнувший её к неправильному выбору. Нужно стать кем-то другим. Нужно, чтоб она увидела в нем что-то другое.
— Мистер Хартман, как так вышло, что с «прогрева» вы вернулись под конвоем?
Исполнительный инспектор Штрафного Департамента, Рон Уоллес — серафим-страж, от беспощадного экзорцизма которого можно не встать постели двое суток (бесы рассказывали, сам Генрих ещё не проверял), сегодня, по идее, проверять явившихся отметиться не должен был, значит, Генрих должен сам себе сказать спасибо за такую сомнительную честь. Рон не кажется особенно искренним, хотя он очень старается относиться к демонам вокруг себя спокойно, просто делает свою работу, пытаясь обеспечить своему отделу минимальную статистику срывов.
— Мой поручитель попал в опасную ситуацию, пришлось вмешаться, — вообще-то к докладной о конвое прилагалась и объяснительная Генриха, и жалоба от серафимов-стражей, и резолюция от Триумвирата о том, что карательных мер к Генриху принимать не нужно.
— «Опасная ситуация» сейчас сидит в моем кабинете, кстати, — замечает Рон, — составьте нам компанию, мистер Хартман. Раз уж у вас с «опасной ситуацией» один поручитель.
Особых причин отказываться нет, дел «со вчера» не осталось — вчерашний рабочий день Генрих благополучно закончил в камере, из которой его и забрал Артур.
— Анна Фриман, — Рон представляет суккубу практически сразу как входит. Девушка сидит прямо, как палка, но в сторону двери поворачивается. Красивая. Как картинка — темные гладкие волосы, томные яркие губы. Такие всегда становятся суккубами — пленницы собственных страстей, красоты и ветренности. В прошлой жизни Генрих был без ума от такого типажа, сейчас же у него не очень приятные ассоциации.
— Ну привет, — сухо улыбается Генрих, скрещивая руки на груди.
— Ты мне расскажешь, что происходит? — девушка смотрит на него из-под прямой челки. Пытается выглядеть слабой.
— Происходит? — Генрих пожимает плечами. — Странное. Я сам еще не понял.
