— Все в порядке, малышка, — осторожно шепчет он, когда Агата поворачивается к нему. На щеках, кажется, следы слез. По логике вещей Генрих должен бы сейчас испытывать жалость. Он в принципе делает на это поправку, напоминает себе о необходимости возвращения к нормальным человеческим ценностям, а сам тем временем осторожно касается влажных девичьих щек пальцами, стирая с них остатки соленых капель.
Агата целует его сама, и от неё пахнет какой-то сложно объяснимой решимостью.
Не то чтобы Генрих ощущает в себе острое желание навязать свои условия, но если она сама решила довести дело до оргазма, то ему сопротивляться точно не выгодно.
Темп оказывается совсем другой, не тот что пытался задать он сам. Неопытность девушки чувствуется довольно остро, она попросту не знает, куда ей девать руки, как к нему прикоснуться. Впрочем, Генриха это не особенно беспокоит — главное, что она его целует, главное, что нежные пальцы пусть и бессистемно, но изучают его тело, давая вполне понятные разрешения. Впрочем, он тоже никуда не торопится — он медленно выцеловывал из неё эту странную боль, с каждым поцелуем добиваясь все больше трепета в ней самой, вырывая из её груди тихие стоны удовольствия. И каждый изданный ею звук отдается в нем гулким эхом. Она трепещет от всякого его движения, такая нежная, такая неискушенная, сложно не заразиться, не начать трепетать уже над ней, впрочем, он уже боготворит каждую её черту, каждый уголок тела. Наверняка существуют другие девушки, которые по каким-то причинам считаются более привлекательными, но Генриху здесь и сейчас не нужна ни одна из них. Ему нужны именно эти нежные холмики грудей, от одного прикосновения к которым Агата сама выгибается к нему навстречу, задыхаясь, как маленькая белая рыбка, выброшенная на сухой бархатистый песок. Генрих не может оторваться от них, покрывает их поцелуями снова и снова, плотно сжимает губами и играется языком с набухшими бусинками сосков, заставляя Агату скулить от переполнявшего её удовольствия.
Ему нужен сейчас именно этот мягкий животик, по которому так приятно спускаться вниз в своем поцелуйном путешествии, и только пальцы Агаты ему сейчас нужны в его волосах — тонкие, чуткие пальчики, лучше всего справлявшиеся с тем, чтобы сообщать о трепете своей хозяйке.
Ему не нужно других ножек, чтобы целовать их — от колена поднимаясь по внутренней стороне бедра. И она — она замирает, всякий раз, когда он поднимается чуть выше. Генри даже улыбается такой реакции, улыбается и целует дальше — все ближе к заветному треугольничку.
