Друг государства. Гении и бездарности, изменившие ход истории | страница 49
Ситуация с этим «дневником» выглядела сомнительно с самого начала, так как в ней присутствовал первый признак подделки — отсутствие оригинала. Редакция «Минувших дней» уверяла читателей, что осознававшая историческую ценность своих записок Вырубова доверила подлинник своей подруге Любови Головиной, чтобы та вместе с двумя помощницами сделала копию. Когда копия была готова, сестра вырубовской горничной забрала оригинал у переписчиков и понесла его хозяйке в кувшине для молока, но по дороге увидела милиционеров и, испугавшись, выбросила молочник с рукописью в реку. Копия же сохранилась, но забрать ее с собой в эмиграцию Вырубова не смогла. Предвидя, что текст окажется у врагов, экс-фрейлина поспешила опубликовать на Западе фальшивые воспоминания, чтобы иметь повод впоследствии объявить настоящий дневник подлогом.
История, если вдуматься, чрезвычайно путаная. Попробуйте понять, как все-таки сама Вырубова относилась к своему дневнику — как к исторической ценности или как к опасной улике, которая может быть использована для очернения императорской четы, которой придворная дама была предана беззаветно? Если как к ценности, зачем ей было публиковать «фальшивые» мемуары с явно смещенными акцентами? А если как к опасной улике против царя, зачем делать копию этой «бомбы»? В таком случае Вырубовой надо было, наоборот, немедленно уничтожить и оригинал!
Нельзя безоговорочно верить и рассказу про пугливую сестру горничной. Что такого было в облике заурядной мещанки с молочной кринкой, что она должна была непременно обратить на себя внимание милицейского патруля? И зачем вообще нужно было доверять такую важную миссию именно ей?
Ну и наконец, главное — о том, как копия подлинного дневника попала к издателям, статья умалчивала совершенно. Забегая вперед, скажем, что на этот вопрос внятного ответа не появилось и впоследствии.
Впрочем, с точки зрения читателя, были у публикации и достоинства. «Читал дневник Вырубовой в журнале “Минувшие дни”, — записал Михаил Пришвин 3 февраля 1928 года. — Григорьев говорит, будто этот дневник поддельный… Не знаю, если даже и подделано, то с таким знанием “предмета”, с таким искусством, что дневник, пожалуй, может поспорить в своем значении с действительным…» И этот отзыв объясним: во-первых, в текст были вкраплены реальные цитаты исторических лиц, зафиксированные в дневниках, воспоминаниях, переписке и прессе. А во-вторых, и это отметил историк А. А. Сергеев, позже проводивший экспертизу, «дневнику» была свойственна художественная сила, производившая большое эмоциональное впечатление.