Повернувшись, Уильям зашагал в сторону северо-западного крыла башни.
* * *
Эхо от звуков его четких шагов разносилось среди каменных стен дворца. Уильям быстро поднялся по ступеням винтовой лестницы, а затем зашагал по широким коридорам с высокими сводами, пока не добрался до королевского приемного зала. Гвардеец, стоявший у двери, поднял алебарду, пропуская Уильяма.
– Рукхоуп, сэр, добро пожаловать.
Гвардеец приоткрыл толстую дубовую дверь. Уильям, поблагодарив, протянул ему длинную шпагу. Он знал, что Мария де Гиз неодобрительно относится к тем, кто предстает пред августейшие очи при оружии. Гвардеец взмахом руки пригласил его войти.
Солнечный свет проникал в зал через два высоких окна, разливаясь по мягким парчовым подушечкам, разложенным на приоконных диванчиках, по настенным гобеленам и разноцветным плиткам пола. Из дальнего угла просторного зала доносилась музыка. Невдалеке от балдахина над королевским троном несколько дам и кавалеров окружили мужчину, игравшего на лютне. Их наряды были пошиты из дорогой ткани. Платья и дублеты сверкали от обилия жемчуга и драгоценных камней. Даже до стоящего в отдалении Уильяма долетал запах мускусных духов.
Окинув критическим взглядом собственную одежду, мужчина смахнул с себя дорожную пыль. Одежда его была отменного качества, однако проста и бесхитростна, как всегда. Дублет без рукавов из мягкой испанской кожи, проколотой в разных местах, чтобы не было жарко, был надет поверх рубахи из тонкого льняного сукна. Его высокие кожаные сапоги пристало носить солдату или разбойнику, но никак не придворному. И волосы Уильяма были длиннее, чем диктовала мода. Мужчина не носил аккуратно подстриженной бороды, хотя иногда отращивал себе усы. Ногти его не были аккуратно подстрижены и отполированы. Драгоценностей Уильям вообще не признавал.
Мужчина знал, что большинству женщин при дворе он нравится. Остальные женщины и мужчины за глаза пеняли ему за простецкий вид, более подходящий жителю Приграничья, чем утонченному придворному. Уильям объединял в себе обе эти стихии, при этом прохладно относился к моде и не старался завоевать одобрения окружающих.
Никто не повернул голову в его сторону, когда Уильям вошел в просторный зал. Придворные смотрели на человека, певшего балладу. Голос его звенел, вибрировал в унисон со звуками, издаваемыми перебираемыми струнами лютни.
Уильям остановился и прислушался к словам, опершись плечом о дубовую панель стены.
