Я побарабанил по двери машины, немного помолчал и спросил:
— И что вы ему ответили?
— Ничего. Во-первых, не было уверенности, что это она. Во-вторых, нам не понравилось, как он себя держит. В-третьих, даже если бы это была Мьюриел и он бы нам понравился, мы бы все равно не пустили его по следу. Каждый человек совершает в жизни ошибки. Возьмите хоть меня. Когда-то выскочила за профессора классических языков из Редлендского университета. Потом развелась.
Она хихикнула.
— У вас могла бы получиться статья для газеты, — заметил я.
— Конечно. Но здесь мы прежде всего просто люди.
— А этот Де Сото виделся с Джимом Паттоном?
— Думаю, что виделся. Но Джим ничего не рассказывал.
— Он предъявил вам документы?
Она наморщила лобик и отрицательно покачала головой.
— Нет, вроде бы, нет. Мы поверили ему на слово. Но держался он, и вправду, как нахальный городской фараон.
— Значит, скорей всего, никакой он не полицейский. А Мьюриел о нем кто-нибудь сообщил?
Она долго смотрела в ветровое стекло, мялась, наконец, повернула голову и кивнула:
— Я сама. Хотя, какое мне было дело, не пойму.
— И что она ответила?
— Ничего, только как-то смущенно хохотнула, словно я отмочила сомнительную шутку. Потом она ушла, но мне показалось, в глазах у нее что-то мелькнуло. Ну как? Мьюриел Чесс все еще вас не интересует?
— С какой стати? Раньше я о ней вообще ничего не слышал. Честно. И ни о какой Милдред Хэвиленд тоже не знаю. Отвезти вас назад?
— Нет, спасибо. Я лучше пройдусь. Тут всего два шага. Очень вам за все благодарна. Надеюсь, Биллу не грозят неприятности. Особенно такого сорта.
Она спустила ногу на подножку, выбралась из машины, затем тряхнула кудрями и рассмеялась.
— Говорят, что я очень неплохая парикмахерша. Думаю, что не врут. Но вот брать интервью явно не умею. Спокойной ночи.
Мы попрощались, и она ушла в сгущающиеся сумерки. Я сидел и смотрел ей вслед, пока она не исчезла за углом на главной улице. Потом выбрался из «крайслера» и пошел к избушке, где была телефонная станция.
Дорогу мне преградила ручная олениха с кожаным собачьим ошейником. Я потрепал ее по ворсистой шее и открыл дверь переговорного пункта. За маленьким столиком сидела маленькая девушка в брючках и что-то заносила в журнал. Она объяснила мне, как позвонить в Беверли-Хилс, и наменяла монеток. Телефон находился снаружи, у входа.
— Вам там понравится, — сказала она. — Тихо, никто не мешает.
Я вошел в кабинку и закрыл дверь. За девяносто центов я мог говорить с Дерасом Кингсли пять минут. Он оказался дома, и нас быстро соединили, но слышимость была плохая — много помех из-за горных кряжей.
