– Ой!
Камеристка успела увернуться, но мне все равно стало стыдно. Настолько, насколько это возможно, когда хочется убивать.
– Помоги переодеться, – буркнула себе под нос. – И попроси подать ужин в комнату Софи. На двоих.
– На двоих? – осторожно уточнила Мэри, закрывая дверь.
– Да!
Сказал, чтобы я занималась дочерью, буду заниматься.
Я вообще послушная жена, теперь буду делать только то, что мне сказано. И посмотрим, как вам это понравится.
8
За завтраком я делала вид, что меня совершенно не касается все, что происходит по другую сторону стола. Так же, как и то, что сегодня мы спали каждый на своей половине кровати, спиной друг к другу, что Анри завернулся в покрывало и что рано утром снова поднялся на тренировку. Сейчас он отгородился газетой, наверняка прочитанной вдоль и поперек, а я – документами по Равьенн. Софи, которая смотрела то на меня, то на него, неожиданно отодвинула тарелку с кашей и громко поинтересовалась:
– Вы что, поссорились?
«С чего бы», – хотела сказать я, но мои мысли слово в слово негромко озвучили из-за газеты, поэтому я решила промолчать. Не хватало еще эхом с ним разговаривать!
– А почему тогда все утро молчите?
Как-то я не подумала про детскую непосредственность.
– Потому что я занята.
– Так занята, что держишь отчет вверх ногами, – заметил Анри. – Видимо, от усталости.
Ах, так?
– А ваша газета недельной давности, – фыркнула я. – Что, свежие новости не интересуют?
– Какое хорошее зрение!
– Не в пример некоторым, которые не видят дальше своего носа.
– И что же я, по-твоему не разглядел?
– Да вы и слона не заметите, если он постучит вам хоботом в окно!
У Анри дернулся уголок губ, а я с трудом удержалась от того, чтобы показать мужу язык. Еще отчаянно хотелось вспомнить тоскливые дни на океанском побережье и сообразить какое-нибудь зелье. Например, с пятнистым высокогорным лопухом, чтобы муж потом с неделю сводил желто-зеленые пятна и надолго забыл о своем ехидстве. Впрочем, кто его знает. Может, ему понравится.
После завтрака мы с Софи занимались энгерийским, и надо отдать ей должное, она схватывала на лету. Пока остальным наукам девочку предстояло учить Мариссе: хороших новостей о гувернантках у нас по-прежнему не появилось. Видимо, случившееся во время благотворительного сезона еще слишком живо. Сложно придумать страх сильнее страха смерти, а в глазах людей я была ею. По-хорошему, эта часть моей силы еще самая светлая, если так можно выразиться.
Некромагов ненавидели не только за связь с потусторонней тьмой, но и за то, сколь цинично и безжалостно они ей управляют. Я не поднимала нежить, не создавала монстров из человеческих останков и не повелевала ими с помощью собственной крови. Впрочем, Роберт Дюхайм тоже не ставил экспериментов на полуразложившихся телах и не хоронил себя заживо под заклятием, чтобы восстать после смерти. Даже его имя было предано забвению, хотя он освободил свою страну. Из-за того, как он это сделал.
