– Кого лечить удостоили, знаешь?
– Больного, – коротко отозвался лекарь, наклоняясь к забинтованной ноге. Тронул пальцем ремень, нахмурился, глянул в лицо наместника. – Давно он упал? Сердце раньше болело?
– С час назад, – отозвался Хазрет, остро чувствуя собственную беспомощность. Лекарь ему не нравился. Хотелось вытолкать дерзкого мальчишку за дверь, подальше от наиба. А уж назвать его почтенным язык не поворачивался. – И никогда на сердце не жаловался. Ты ногу лечи, парень, тебя за этим позвали. К самому светлейшему наибу ир-Дауду, да продлятся его дни!
Чужак, склонив голову набок и прикрыв глаза, держал длинными тонкими пальцами запястье наместника, исследуя пульс. Затем остро взглянул на джандара и сообщил:
– Уважаемый, я вас не учу, как вашу работу делать, вот и вы мне не мешайте. У светлейшего господина ир-Дауда от боли и кровопотери тяжелое угнетение сердца. Ремень я сейчас сниму, он уже ни к чему: кровь остановилась. И с повязкой все сделали верно. Однако сейчас главное – помочь его сердцу. С ногой куда проще… Может, вы нас оставите?
– Даже и не думай, – рыкнул Хазрет, делая шаг навстречу. – Здесь буду. А ты, раз пришел, давай, лечи. И смотри мне. Если что – своими руками запорю!
Вместо ответа наглый чужестранец только дернул плечом, словно отмахиваясь от назойливой мухи. Осторожно снял ремень с голени, склонился над ир-Даудом и положил левую ладонь ему на сердце. Правую – на лоб. Беззвучно зашептал что-то, мягко надавливая на пыльную рубашку, пальцы едва заметно дрожали. Подобравшись, как перед прыжком, джандар следил за руками лекаря. Но ничего подозрительного тот не делал, а бледные щеки больного стремительно розовели, таяла пугающая синева на губах. Наиб глубоко и свободно вдохнул, еще раз – и задышал полной грудью. Глаза, правда, так и остались закрытыми, ир-Нами даже показалось, что хозяин заснул.
Чужак тем временем открыл небольшую поясную сумку, полил на руки из бутылки темного стекла прозрачной резко пахнущей жидкостью и ей же тщательно промыл рану. Хазрет смотрел во все глаза, мало ли…
Вот сочится кровь. Усмиренная, вялая. И тут же перестает капать, открывая раздробленную кость. Длинные пальцы ловко снуют, соединяя, отрезая, выбрасывая. Мелькает жало тонкого блестящего пинцета – летят в миску кровавые осколки. Два из них, особенно крупных, чужак промывает из синей бутыли и вставляет назад. Складывает, тянет, вправляет… Под узкими белыми ладонями изуродованная плоть будто плавится и течет, рваные ошметки срастаются на глазах. Не зря парень носит знак высшего посвящения. Заслужил…
