А я вдыхала чудесный, свежий воздух, воздух сада. Замечательный воздух, такой прекрасный, я не в силах его описать. Живой, наполненный запахами трав и деревьев и еще сотнями, тысячами таинственных, влажных запахов ночи.
Потом проехала машина. Значит, перед домом есть дорога и по ней ездят. Как только послышался звук мотора, его пальцы крепче сжали мою руку. Я стала молиться, чтобы машина остановилась, но ее огни промелькнули и скрылись за домом.
К счастью, я успела еще раньше все как следует обдумать. Если я попытаюсь бежать и эта попытка не удастся, он никогда больше не выпустит меня наружу. Поэтому я не могу позволить себе спешить. И в тот вечер, там, в саду, я очень четко поняла, что он скорее убьет меня, чем выпустит из рук. Если бы я вдруг бросилась бежать. (Да я бы и не смогла – его пальцы словно тисками сжимали мою руку.) Но это было ужасно: знать, что рядом – другие люди. И что они ничего не знают.
Он спросил, не хочу ли я еще раз пройти по саду. Но я помотала головой. Мне было слишком страшно.
Внизу, в подвале, я сказала, что хочу выяснить наши с ним отношения в том, что касается секса.
Сказала, что, если он вдруг вознамерится меня изнасиловать, я не стану сопротивляться, разрешу ему сделать со мною все, что ему угодно, но никогда, никогда больше не стану с ним разговаривать. Сказала, что знаю – ему потом тоже будет стыдно, он не сможет уважать себя. Жалкое создание, он и так выглядел достаточно пристыженным. Это была «минутная слабость». Я настояла на том, чтобы мы пожали друг другу руки, но могу поклясться, он вздохнул с облегчением, когда выбрался отсюда.
Кто бы мог поверить, что такое возможно? Я целиком и полностью в его власти, он держит меня в заточении. Но во всем остальном я – хозяйка положения. Понимаю, что он всеми средствами добивается, чтобы я думала именно так, это – его способ заставить меня быть спокойнее, поменьше тревожиться.
Точно так же было прошлой весной, когда я опекала Дональда. Я стала привыкать к мысли, что он – мой, что я все о нем знаю. Я почувствовала себя уязвленной, когда он вдруг уехал в Италию, ни слова мне не сказав. Не потому, что я всерьез была влюблена в него, а из-за смутного ощущения, что я – хозяйка, а он уехал, не спросив разрешения.
Он держит меня в полной изоляции. Никаких газет. Никакого радио. Никакого телевизора. Тоскую без информации. Никогда ничего подобного не ощущала. А теперь мне кажется, мир перестал существовать.
