Я наполнил бокалы. И вот мы так стояли, и я не мог не смеяться – она делала вид, что комната полна народу, и она приветствовала кого-то рукой, и рассказывала мне, кто это и что, а им – о начале моей новой жизни, потом она поставила пластинку, заиграла тихая музыка, а сама она была такая красивая. Она так изменилась, глаза сияли, и вся она была оживлена, и эти французские духи, запах наполнил всю комнату, и херес, и тепло от настоящих поленьев, горевших в камине, так что я заставил себя забыть о том, как собирался с ней поступить. Я даже ухитрялся глупо шутить. Ну, во всяком случае, она этим шуткам смеялась.
Ну, она выпила еще бокал вина, и мы перешли в другую комнату, где я потихоньку положил свой подарок рядом с ее прибором, только она сразу заметила.
– Это мне?
Возьмите посмотрите, говорю.
Она сняла обертку, и там был футляр из темно-синей кожи, и вот она нажала кнопку замка и не может и слова сказать, смотрит на камешки и молчит. Потом говорит:
– Настоящие? – и голос такой, восхищенный и испуганный.
Конечно. Камни мелкие, но высококачественные.
– Сказочной красоты, – говорит. Потом протягивает мне футляр. – Я не могу это принять. Я понимаю. То есть, мне кажется, я понимаю, почему вы мне это дарите, и я благодарна вам и тронута… только я не могу такой подарок принять.
Но я хочу, чтобы вы его взяли.
– Но… Фердинанд, ведь если молодой человек дарит девушке такой подарок, это может означать лишь одно.
– Что? – спрашиваю.
– У людей в таких случаях возникают гадкие мысли.
Я хочу, чтобы оно было вашим. Прошу вас.
– Я его надену только на сегодняшний вечер. Я сделаю вид, что оно – мое.
Оно – ваше, говорю.
Она обошла стол, а футляр держит в руке.
– Пожалуйста, помогите мне его надеть. Тот, кто дарит девушке драгоценности, сам должен их на нее надеть.
Стоит и смотрит на меня, близко так, потом, когда я взял ожерелье и надел ей на шею, повернулась спиной. Никак не мог застегнуть, так дрожали руки, это ведь я в первый раз коснулся ее кожи, не считая, конечно, когда руки ей связывал. И так от нее хорошо пахло, я мог бы простоять так весь вечер. Как будто мы в рекламный плакат попали, вроде картинка из журнала ожила. Наконец она повернулась ко мне и смотрит в глаза:
– Нравится?
Я только кивнул, ничего не мог сказать. Хотелось сказать ей что-нибудь приятное, какой-нибудь комплимент.
– Можно, я поцелую вас в щеку?
Я не ответил, но она положила мне руку на плечо, приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку. Щека у меня, наверное, была как огонь. Я в тот момент прямо как головешка был красный, мною костер можно было разжигать.
