И она была чистюля. Всегда от нее пахло чем-то приятным, свежестью какой-то, не то что от другие женщин, не буду их здесь называть. Она терпеть не могла грязи, как и я, хоть и подсмеивалась надо мной за это. Как-то сказала, это, мол, признак помешательства – хотеть, чтобы все вокруг было всегда чистым. Если так, мы с ней оба были помешаны на чистоте.
Ну, конечно, не всегда все было так вот мирно и светло, несколько раз она пыталась совершить побег, уже это одно о ней может много сказать. К счастью, Я всегда был настороже.
Как-то раз даже чуть меня не перехитрила. Она ужасно хитрая была, коварная. Я вошел, а она больна я выглядит ужасно. И рвота на полу. Ну, я испугался, говорю, что такое, что случилось, а она лежит, вроде помирает от боли. Наконец говорит, еле-еле слышно:
– Это аппендицит.
С чего вы взяли? – спрашиваю.
– Думала, ночью умру, – и слова еле-еле выговаривает, вроде ей трудно.
Я говорю, может, это что другое.
Она отвернулась к стене и только простонала:
– О Господи.
Ну, когда я немного пришел в себя, я подумал, может, она притворяется.
Тут она согнулась пополам, скорчилась, как будто у нее схватки, потом села на кровати, смотрит на меня и говорит:
– Чем хотите поклянусь, все, что хотите, обещаю, только вызовите врача или отправьте меня в больницу.
Ну, мне тогда конец, говорю, вы же им все расскажете.
– Обещаю вам, я обещаю, – говорит. Очень убедительно. Она здорово могла играть, как настоящая артистка.
Пойду приготовлю вам чаю, говорю. Мне нужно было подумать.
Тут она снова скорчилась вся, и ее вырвало. Я вспомнил, тетушка Энни говорила, от аппендицита можно умереть. Как раз год тому назад соседский мальчишка заболел, и они очень долго с этим тянули, – тетушка Энни помнила, сколько, – и удивительно, как это он не умер. Так что надо было мне что-то придумать.
Я сказал, мол, тут недалеко дом, у них есть телефон, сбегаю позвоню.
– Отвезите меня в больницу, – говорит;– так вам будет спокойнее.
Какое это может иметь значение, отвечаю, вроде я и в самом деле в отчаяние пришел. Это конец. Это все. Больше не увидимся. До суда. Я тоже ведь артист хороший.
И бросился прочь, вроде я ужасно расстроен. Дверь в комнату оставил открытой. И наружную дверь тоже. Встал за дверью и жду. И тут она выбежала, минуты не прошло. От всей ее болезни и следа не осталось. И ничего такого, только взглянула на меня и пошла к себе, вниз. Я зло так на нее посмотрел, просто чтоб напугать.
Настроение у нее менялось очень быстро, мне было не поспеть. Ей нравилось, что я старался поспеть за ней (она как-то сказала, бедный Калибан, все тащится, спотыкаясь, следом за Мирандой, все не поспевает). Иногда звала меня Калибаном, иногда – Фердинандом. Иногда была злой и резкой, насмехалась, передразнивала, задавала вопросы, на которые я не мог ответить. А порой была со мной отзывчивой, доброй, я чувствовал, что она понимает меня, как дядюшка Дик когда-то, и я мог все ей простить.
